Место рядом со мной
Шрифт:
– Нельзя её трогать!!
Голова кружится. Опираюсь руками на стену.
– Она обещала выжить, – мне кажется, что от нервов и потери крови я начинаю бредить.
Съедаю глюкозу. Забираю ствол. Достаю деньги, оставляю на окровавленном столе.
– Ты же неглупый человек? – устало поворачиваюсь я к ветеринару. – Я же не пожалею о том, что оставил тебя в живых? Моим людям не придётся это исправлять?
– Нет. Девушку жалко. Красивая…
– Она выживет.
– Не уверен. Вернее, уверен, что нет, – достаёт сигареты. – У неё гипоксия от
Дышит она нехорошо.
– Дай его ей!
– Это всего лишь ветеринарная клиника. Откуда у меня?
– А что есть?
– Нашатырь, – вздыхает он.
Мне не хочется, чтобы она сейчас приходила в себя. Ей будет больно и плохо. И от того, что она очнётся, больше кислорода не станет. Пусть полежит немного так.
Я набираю своих, чтобы везли фургон и врача с кислородом.
Забираю её кисть в свои, ложусь, уткнувшись лицом в наши руки, и отрубаюсь.
Через какое-то время ветеринар касается моего голого плеча.
– Приехали.
В дверях стоит Вадик. Прилетел уже? Устало ему киваю.
Опять трогаю губами шею, ловя подрагивающий пульс.
– Давай нашатырь.
Забираю у него ватку, подношу к её носу. Нет реакции.
– Мара, – шлёпаю её по щеке. – Мара!! Ну, давай…
Подношу ещё раз. По инерции вдыхаю сам – вдруг ветеринар ошибся с препаратом. Нашатырь бьёт по мозгам, и я дёргаюсь от него назад.
Заходит врач. Я не сталкивался с ним раньше, но по его спокойной реакции и отсутствию эмоций вижу, что «наш». Бегло осматривает. Оттягивает ей веко.
– Гипоксия… Кома…
– Что это значит?
– Это значит: сначала отключится мозг, потом сердце.
Я понимаю, что он говорит. Но я в это не верю. И меня даже не дёргает.
«Она обещала мне…» – кручу в голове свою иррациональную мантру.
Обмениваются парой фраз с ветеринаром.
– На носилки. Забираем.
Пока мы едем в фургоне, я держу её за руку, ловя редкий пульс и перебирая тонкие пальцы с кольцами. Мои люди смотрят на меня с вопросом. Кроме Вадика никто не в курсе… Не в курсе, на самом деле, даже Вадик. Я вижу, как он пытается заглянуть ей в лицо. Но, столкнувшись с моим хмурым взглядом, отводит глаза.
На крупном кольце на её среднем пальце тоже руна ольгиз. Жизнь и смерть. Но у меня она повёрнута лапками кверху, а у неё – лапками книзу. И мне не нравится это. Я не знаю, как надо. Но верю, что она не надела бы на меня руну, привлекающую смерть. Поэтому я снимаю кольцо, переворачиваю его и надеваю обратно.
Оживай.
В
Мара теперь напоминает того мужчину, к которому она заходила вчера. На лице маска, в вены воткнуты капельницы. Прибор контроля состояния пикает. Чуть медленней, чем должен. И показатели на экране нехорошие. Я не понимаю их, но молчаливого хмурого врача по-другому сложно интерпретировать.
Меня вырубает. Закрываю глаза, но вместо сна опять проваливаюсь в какое-то пограничье. Меня подкидывает от тряски, холодного пота и ужаса. Мне кажется, что я слышу точно такой же звук, с которым вела меня Мара в Навь. Только он более мощный. Моё парализованное тело вибрирует в такт ему.
Реальность со сном смешиваются. Я слышу равномерное пиканье приборов и одновременно опять вижу тот зеркальный туннель. Я знаю – она там. Иду к этому зеркальному входу, останавливаюсь перед ним, но вижу не своё отражение, а тёмный силуэт Мары.
– Мара…
– Отпусти меня.
Как это сделать, я не понимаю. Оглядываюсь в поисках чего-нибудь тяжёлого, чтобы расколотить это зеркало. Ничего нет… Но в моих руках вдруг оказывается ствол. Я поднимаю его, прицеливаюсь в отражение и не могу нажать на курок. Ведь выстрелю я в неё.
– Отпусти меня…
Как?...
Кладу руки на зеркало и даже сквозь сон чувствую, какое оно ледяное! Из моих рук словно мощным насосом выкачивает тепло, они немеют. С трудом отрываю.
– Отпусти…
Просыпаюсь в холодном поту, подскакивая на кушетке, словно меня втряхнули силой в моё тело. Дотягиваюсь до воды, не отводя глаз от экрана, где бежит ритмично вздрагивающая ниточка её пульса.
Делаю свет ночника ярче. Стягиваю вниз кислородную маску.
Кровь в неё вкачали, кислород тоже. Мраморный рисунок с кожи исчез.
Да, немного бледновата. Но не бледнее меня – ловлю свое отражение в зеркале.
УЗИ показало, что внутри всё терпимо.
Где ты летаешь? Почему?
– Мара… – шлёпаю слегка по щеке.
Уже раза четыре в неё вкачивали какие-то препараты. Реакции нет.
Подставляю стул, ложусь лицом на её кушетку, закрываю глаза. Лежащая рядом ладонь пахнет лекарствами.
«Отпусти». Куда отпустить? Никуда больше я не смогу тебя отпустить. И причин этому много. Закрываю глаза, вырубаюсь.
Утром звонит Вадик и докладывает обстановку. Мои пленники выходить не пытались.
Мне сейчас глубоко плевать на них. Я весь сосредоточен здесь. Пусть посидят.
Без аппетита съедаю принесённую медсестрой еду. Она что-то вводит Маре в капельницу.
– А что Вы ей ставите?
– Бензодиазепин и барбитурат.
– Чего? А зачем?
– При длительной асфиксии и нарушении кровообращения во избежание обширного инсульта показана искусственная кома.
– Что?! Так это вы держите её без сознания?