Место смерти изменить нельзя
Шрифт:
— Похоже, вы не думаете, что это Пьер…
— Строго говоря, это мог быть любой другой человек.
— Тогда надо искать среди друзей дома! Ксавье ведь не вхож к Мишле.
— А дверь на террасу? Вы забыли, что дни стояли теплые, двери были практически постоянно открыты. Любой мог пробраться в сад через соседний участок и войти в гостиную…
— Допустим. Но пробраться в гостиную и снять кинжал со стенки, а потом поместить его обратно — это одно. Но закопать тело в саду?
— Вы видели какого-то человека в саду? Видели. Соня тоже видела.
— Стало быть, вы не думаете, что убийца — Пьер.
— Не припирайте меня к стенке, господин режиссер. Я ничего такого не говорил.
— Не говорили. Но, похоже, так думаете… У него есть алиби?
— Нету. Вы не знаете, что такое французские ярмарки? Кончена ярмарка — все разъехались. Ищи-свищи теперь свидетелей. Торговцы, конечно, зарегистрированы в мэриях, можно их разыскать, но это дело долгое. Полиции недосуг этим заниматься. Если он действительно искал подарок своей жене в часы, когда было совершено преступление, то ему не позавидуешь. Остается надеяться, что у него хороший адвокат, который сам подсуетится на предмет алиби господина Мишле.
— Ну признайтесь, Реми, вы ведь не верите в то, что Пьер — убийца?
— Между прочим, в его машине тоже никаких следов нет.
— Вы не ответили на мой вопрос. Признавайтесь!
— Ладно, вы меня достали. Не верю.
— Почему? Ведь все против него! Вся эта ночная история…
— Все это хорошо для полиции. Они там исходят из того, что чужая душа — потемки и всякий и каждый способен на все. Я придерживаюсь несколько иного мнения. Для меня психология и логика — не последнее дело. Заметьте, кстати, что в моем подходе есть свои недостатки, мне случалось сильно промахнуться с моим «психологическим» подходом. Я, сказать вам честно, не силен в тех случаях, где логика вместе с психологией помещаются на кончике полового члена. И, знаете ли, занятная закономерность: чем меньше член, тем меньше психологии…
— А Пьер тут при чем? У него тоже проблема маленького члена?
— Не могу вам сказать, как у него обстоят дела в этой области. Во всяком случае, особых комплексов я не приметил… Не у всех же, согласитесь, менталитет определяется размером детородных органов.
— Так почему вы думаете, что это не он был?
— Я же вам говорю: логика с психологией. Начнем с последней: Пьер — человек «правильный», негибкий, слишком хорошо воспитанный, склонный делать все как надо. Выпускник НЕС'.
— Это еще что такое?
— Это очень привилегированная и очень дорогая высшая школа, из которой выходит наша элита… Если ее выпускники и балуются играми с законом, то на уровне финансовых или политических махинаций. Причем так умно и профессионально — образование-то не зря получили! — что у следствия уходят десятки лет на сбор доказательств.
— А разве наш случай — не умно и не профессионально? Вся эта история дьявольски закручена!
— То-то и оно, что закручена. Тут видна рука большого фантазера, бессонными ночами вынашивающего
— Насчет воображения — согласен.
— К тому же если он и любит страстно антиквариат, то он не менее страстно любит свою жену…
— Вы мне это уже говорили.
— Я просто рассуждаю вслух, — сделал невинные глаза Реми. — Свою роль мужа он видит в обеспечении легкой и спокойной жизни для Сони… И столик, какой бы он ни был замечательный, вряд ли стоит в его глазах того, чтобы разрушить созданную им хрустальную башню для Сонечки. А умение взвешивать последствия своих поступков — это и есть логика. И Пьер ею владеет.
Остатки шукрута шипели на блюде, под которым синел огонек спиртовки.
Реми накрыл огонек металлической шапочкой и довольно откинулся на стуле.
— Кофе? Десерт? — спросил он Максима.
— Кофе.
Музыканты исполняли тирольскую песенку. Пышнобюстая певица глубоким голосом выводила рулады. Зал шумел, подпевал и веселился, на белых скатертях трепетали синие огоньки под блюдами с дымящимся шукрутом, пенилось темное пиво в огромных кружках. «Алари-ри-ха-ха», — громко и не в такт подпевал оркестру за соседним столом пьяный краснощекий немец, размахивая своей салфеткой.
— И все-таки я не понимаю, — сказал Максим, размешивая кофе. — Если это не Пьер, то кто же? Реми пожал плечами.
— Никто не укладывается в схему преступления лучше, чем он! — настаивал Максим.
— Отчего же? Ксавье тоже неплохо вписывается.
— Хорошо. Смотрите: Пьер знал о предстоящих съемках, Арно рассказывал в подробностях. Так?
— Так. Ксавье тоже знал, от Мадлен.
— Допустим, что Пьер хотел непременно заполучить столик любой ценой, даже ценой убийства… И он задумал это хитроумное преступление.
— Или, допустим, Ксавье, узнав правду от Мадлен, решил исполнить наконец свою угрозу убить Арно, которого он уже и так давно ненавидел, а тут еще и такой удар: его дочь — а что у него, собственно, есть, кроме дочери? — оказалась не его дочь, а Арно! И он задумал это хитроумное преступление.
— Ксавье, на мой взгляд, слишком много пьет, чтобы хорошо соображать.
— Ксавье последнее время не пил — помните, что Мадлен сказала? А для осуществления такого плана нужно не столько соображение, сколько воображение: у кого его больше? Кто мог задумать убийство на съемочной площадке — финансовый деятель или актер?
— Ну, это достаточно спорно…
— Спорить не будем. Что там у вас дальше?
— Пьер съездил на место будущих съемок и нашел подвал. План моментально сложился в его уме.
— Или в уме Ксавье.
— В день съемок Пьер приехал туда заранее и просидел в подвале до тех пор, пока не услышал «Снято!».
Тут он выбрался и встретил Арно с кинжалом. Затащил тело в подвал, переоделся и ушел в дядиной куртке. Уехал на его машине и оставил ее недалеко от дома Ксавье, чтобы бросить на него подозрение. Кинжал ему не составило труда вернуть на место.