Место встречи изменить нельзя (сборник)
Шрифт:
– Ошибаетесь, дорогой юноша, – говорил Михал Михалыч. – Милосердие не поповский инструмент, а та форма взаимоотношений, к которой мы все стремимся…
– Точно! – язвил Жеглов. – «Черная кошка», она вам помилосердствует… Да и мы, попадись она нам…
Я перебрался на диван, и сквозь наплывающую дрему накатывали на меня резкие выкрики Жеглова и журчащий говор Михал Михалыча:
– …У одного африканского племени отличная от нашей система летосчисления. По их календарю сейчас на Земле – Эра Милосердия. И кто знает, может быть, именно они правы и сейчас в бедности, крови и насилии занимается у нас радостная заря
ПОДГОТОВКА К ВСТРЕЧЕ ВОИНОВ
В районах столицы идет деятельная подготовка к встрече возвращающихся из Красной Армии демобилизованных 2-й очереди.
Депутаты райсоветов с активом проводят учет квартир демобилизуемых. Там, где это необходимо, будет сделан ремонт.
Предприятия готовят для демобилизованных и их семей подарки. Обувная фабрика № 3 шьет 400 пар обуви, а валяльная фабрика – 300 пар валенок для школьников – детей фронтовиков. 200 шапок изготовила меховая фабрика…
«Вечерняя Москва»
Тараскин встретил меня в коридоре и строго предупредил:
– Сегодня в пять часов комсомольское собрание. Отчетно-перевыборное. Ты уже встал на учет?
– Нет. Из райкома еще не переслали мою учетную карточку.
Тараскин был важен и исключительно озабочен:
– Ты позвони в райком, поторопи. Надо активнее включаться в общественную жизнь. – Он придирчиво посмотрел на меня и внушительно добавил: – Это я тебе как член бюро говорю. И на собрание обязательно приходи…
– Хорошо, – сказал я. – А ты у Жеглова отпросился?
– Что значит «отпросился»?! – возмутился Коля. – Поставил в известность – и точка! Собрание – важное политическое мероприятие, и Жеглов сам обязан присутствовать…
– А Жеглов комсомолец? – удивился я.
– Конечно! Правда, ему уже двадцать шестой год… Скоро будем его рекомендовать кандидатом партии.
Я как-то и не задумывался над тем, что Жеглову всего на три года больше, чем мне, – почему-то он во всем казался намного опытнее, умнее, старше…
Собрание проходило в актовом зале; и залом-то он считался только по названию – такой он был маленький. Набилось туда народу, как селедок в бочку. Я хотел устроиться у входа на подоконнике, но увидел, что из середины зала мне машет рукой Варя, и стал пробираться к ней ближе; и полз я по чьим-то ногам, спинам, на меня ругались, чертыхали меня по-всякому, толкали и пинали. Наконец я добрался до Вари и устроился рядом с ней – две ее подружки подвинулись, косясь на меня и усмехаясь.
Председатель позвонил в колокольчик и сказал:
– Товарищи! Прошлое наше отчетно-выборное собрание состоялось еще во время Великой Отечественной войны – двадцатого сентября 1944 года. Много пережила страна – и мы вместе с нею – за этот год. Об этом подробно доложит докладчик. А сейчас память погибших с прошлого собрания я предлагаю почтить вставанием…
Зал единым махом поднялся, стало тихо, только тяжело дышал кто-то у меня за спиной и гремел звонкий мальчишеский голос председателя:
– Аникин,
Слово для отчетного доклада получил наш секретарь Степа Захаров – белобрысый курчавый опер из ОБХСС. И шум понемногу улегся в зале. Я сидел рядом с Варей, ощущая ее теплое мягкое плечо и поглядывая на нее все время сбоку. Она толкнула меня тихонько локтем – слушай, мол, а не вертись!
Степа хорошо говорил – не по бумажке, а на память, только изредка заглядывал в блокнот, когда ему надо было привести какие-то цифры. Голос у него был громкий, раскатистый, и говорил он с выражением, а не бубнил, и когда ему казалось, что он голосом чего-то недожал, не разъяснил и не убедил, то он еще рукой махал резко и решительно, будто саблей отсекал этот вопрос.
– …Больше пятнадцати тысяч килограммов крови дали доноры столичной милиции для воинов Красной Армии, – гремел Степа с трибуны. И сам хлопал в ладоши, и по лицу его было видно, что он так доволен, будто его самого спасли кровью доноров-милиционеров. – И особый низкий поклон нашим дорогим девушкам – комсомолкам-донорам, среди которых я хотел бы назвать Середину, Акимову, Леонтьеву, Рамзину, Попрядухину, Кикоть и многих других, которые сдавали свою кровь по двадцать—тридцать раз!
Зал гремел аплодисментами, я наклонился к Варе и спросил тихонько:
– А ты, Варя, тоже сдавала кровь?
– Семь раз, – смущенно улыбнулась Варя, будто стеснялась того, что, как Катя Рамзина, не сдала кровь тридцать раз.
Я пожал слегка ее пальцы и шепнул:
– Варюша, а может быть, во мне и твоя кровь течет?..
– …Исключительно важное значение имело проведение огородной кампании для улучшения продуктового снабжения работников милиции, – взмахивал сразу двумя руками Степа Захаров. – И безусловно надо признать, что лучше всех с этим ответственным мероприятием справились сотрудники 78-го отделения милиции, которые на своем огороде в Измайлове накопали по шестнадцать-семнадцать мешков картошки с каждого участка. А работники ОБХСС Калининского района провалили это дело, поскольку у них собрано не более двух-трех мешков…
Степа покритиковал еще немного транспортников, не обеспечивающих своевременный ремонт автомашин, потом сделал остановку, помолчал и сказал негромко:
– К сожалению, не обошлось без ЧП… – И зал как по команде затих, а Степа продолжал: – Один из наших… оказался трусом. – Тишина в зале напряглась до предела. – Выполняя боевое задание, лейтенант Соловьев струсил, предал товарищей…
Зал взорвался возмущенными криками:
– Позор! Подлец!
Девчушка в сержантских погонах, сидевшая перед нами, наклонилась к подруге, громко шепнула ей:
– В засаде они сидели, и он убийцу выпустил, испуга-ался…
А зал гремел:
– Вон из комсомола!
Захаров постучал карандашом по графину, объявил:
– Тихо, товарищи. Персональное дело комсомольца Соловьева будет рассматриваться особо. А сейчас – к повестке…
Он еще говорил о наших задачах, о повышении профессиональной подготовки, укреплении дисциплины, и когда он кончил, то председатель совершенно неожиданно для меня сказал:
– В прениях первое слово предоставляется председателю шефской комиссии бюро комсомола сержанту Синичкиной…