Место встречи изменить нельзя (сборник)
Шрифт:
Я вытолкнул Ручечника в коридор, и он все еще двигался сонным заплетающимся шагом, но не прошли мы и половины коридора, как он повернулся ко мне:
– Спасибо, я дорогу знаю…
– Да нет уж, – засмеялся я. – Со мной будет надежнее.
Мы прошли несколько шагов, и я ему доверительно сказал:
– Через день-другой поймаем мы Фокса, вот он порадуется, что взяли тебя за руку, поговорили о нем немного и сразу отпустили, а подельщицу посадили…
– Я вам, суки легавые, ничего не говорил! – заорал Ручечник.
– Не говорил,
– Это что за персонаж? – поинтересовался Тараскин.
– Настоящий уголовный кореш. Он Фокса сдавать не хочет, ножа от него словить опасается, а женщину, которую втравил в уголовщину, оставил за себя отдуваться.
– Парень – гвоздь: сам на стену лезет, – ухмыльнулся Тараскин. – Что с ним делать?
– Отведи его в «фердинанд» и подожди нас – мы скоро все придем. На обыск поедем, к ним домой…
– Меня отпустили! – заблажил Ручечник. – Не имеешь права меня задерживать – тебе старший приказал!
– Иди, иди, не рассуждай, – сказал Тараскин. – Твое место в буфэте!
Я вернулся назад, в кабинет администратора, и в этот момент в полутемных коридорах загорелся пригашенный свет, зашумели люди, зашаркали подошвами, засуетились вокруг – это окончилось первое действие, антракт. Вот те на! Мне показалось, что минули часы – столько всякого напроисходило с нами, – а там только одно действие протанцевали.
Жеглов устроился на ручке кресла, в котором сидела Волокушина, и голос у него был такой, будто они в парке на скамеечке про жизнь и про чувства свои высокие беседуют.
– Светлана Петровна, вы мне глубоко симпатичны, только поэтому я веду с вами эти занудные разговоры. Вы поймите, что проще всего мне было бы отправить вас сейчас в тюрьму, а дней через двадцать ваше дело уже кувыркалось бы в суде. Вы ведь не маленькая, сами понимаете, что с того момента, как вас предал Ручечник, нам и доказывать нечего – задержали вас в манто, пять свидетелей, «Встать, суд идет!». Дальше как в песне: «И вот опять передо мной параша, вышка, часовой…»
– Чего же вы от меня хотите? – спрашивала она, и все ее лицо расплывалось, текло, слоилось от обильных слез. И все равно она была ужасно красивая, может быть, даже сейчас, несчастная и заплаканная, она была еще лучше.
– Чтобы вы сами себе помогли в суде, а путь для этого у вас только один. Абсолютно чистосердечным раскаянием, рассказом обо всем, что вас связывало с позорным прошлым, вы расчистите себе дорогу к новой жизни…
В общем-то Жеглов объяснял правильно, но меня удивляло, что он все это проповедует больно уж красиво, в таких возвышенных тонах, и я никак не мог сообразить, то ли у него на это есть расчет какой-то, то ли просто не может удержаться, чтобы не погарцевать маленько перед очень привлекательной женщиной, пускай хоть и воровкой.
– Я расскажу обо всех… обо всех… – Она явно не решалась выговорить «кражах» и все подыскивала какое-нибудь
– Верю! – вскочил с ручки кресла Жеглов. – Верю, что вы многое поняли и сможете пройти через этот отрезок вашей жизни как через ужасный сон. Но для начала у меня к вам вопрос – я хочу еще раз проверить вашу искренность.
– Пожалуйста, спрашивайте!
– Вы ведь не единожды вместе с Ручечником встречали Фокса? Когда это было последний раз?
– Мне кажется, это было дня три назад. Или четыре.
– Где?
– В коммерческом ресторане «Савой».
– Фокс был один?
– Нет, с Аней…
– Кто назначал встречу в «Савое»? Ручников? Или Фокс?
– Фокс. Я это точно знаю. Ручников говорил с ним по телефону.
– А кто кому звонил?
– Фокс ко мне домой позвонил, и я слышала, что Ручников его спросил: «Где встретимся?»
– А сколько раз вы видели Фокса?
Она пожала плечами:
– Точно я не помню, но, наверное, раз пять… Они ведь с Петром вроде дружков.
Жеглов наклонился к ней вплотную и спросил задушевно:
– Светлана Петровна, а может быть, делишки у них есть общие?
– Нет-нет, я уверена, что Ручников ни с кем никаких дел не имеет. Он мне всегда говорил, что у него специальность ювелирная и компаний ему не надо…
– А Аня, она всегда с Фоксом бывает?
Я смотрел на Жеглова – очень хорошо он допрашивал, в его вопросах не было угловатой протокольной жесткости, он давил ее очень мягко, настырно, словно любознательный сосед-сплетник в домашнем разговоре за стаканом чая, и сыпались вопросы безостановочно, вроде бессистемно, но таким образом, что она сосредоточиться не успевала.
– Аня? – переспросила Волокушина. – Кажется, всегда. Она ему жена. Или полюбовница, точно уж не могу сказать.
– А где живут они?
Волокушина руки прижала к груди:
– Честное слово, не знаю!
– Она блатная? – быстро и жестко спросил Жеглов.
– Нет, она похожа на приличную женщину… – удивилась Волокушина, и я видел, что Жеглов усмехнулся уголком рта: по тону Волокушиной было очевидно, что она и себя считает безусловно приличной женщиной.
– Они при вас разговаривали о своих делах? – поинтересовался Жеглов.
– Ну как-то так, между прочим. Они вообще о своих делах мало говорили. Но и от нас вроде бы не таились…
– Понятно… – протянул Жеглов. – Понятно… А чем Аня занимается?
– По-моему, она на железной дороге работает.
– На железной дороге? – Жеглов вцепился в нее бульдогом. – Кем? Стрелочницей? Проводницей? Кочегаром?
– Нет, что вы! Она как-то говорила – я не придала этому значения – про вагон-ресторан. Может быть, она официанткой работает? Или на кухне?..
– На кухне, на кухне, на кухне… – быстро повторял Жеглов, потом поднял на меня взгляд, через голову Волокушиной спросил: – Володя, смекаешь?