Месяц на море
Шрифт:
– Мне странно слышать ваши слова, – промолвила Юна Ильинична.
– Да будет вам, – усмехнулась Архипова, – разговоры ходят на курсе. Юна Ильинична, мне нужны преподаватели, а не агитаторы.
– Отчего же вы думаете, что я агитатор?
– Я это знаю. Только не подозревайте никого в доносах. Здесь все всё знают. Я понимаю, что тусоваться со студентами легче и приятнее, чем качественно преподавать свой предмет. А народ говорит про митинги и про гранты… Юна Ильинична, вам, может быть, это не понравится, но что касается нашей деятельности – я патриот.
– Именно поэтому ваша
Архипова прищурилась. Она не помнила, чтобы об этом говорила с Титовой. И она не верила, что кто-то из давних коллег мог об этом рассказать.
– Хорошо. В виде исключения я вам поясню ситуацию. Моя дочь училась в России и работала в России. И сейчас работает в России. А в Испании она продолжает повышать квалификацию, а с этого года даже ассистирует на операциях. У нее нет гражданства, вида на жительство, недвижимости. Она снимает там квартиру.
Архипова замолчала. Эта тощая тетка с полуулыбочкой была ей отвратительна. И не потому что затронула дочь, а потому что собирала информацию тайком, за спиной. Потому что она относилась к самой ненавистной Архиповой категории людей – к интриганкам.
– Простите, Юна Ильинична, разговор окончен. Надеюсь, вы мою точку зрения поняли.
– Ну, понять поняла. Но это не значит, что я буду придерживаться ее.
– Естественно. Право выбора всегда есть, – спокойно ответила Александра.
Она уже приняла решение – Титова работать у нее не будет. «Я буду внимательна и дотошна. При первом же проколе я заставлю ее уволиться. Баба нечистоплотная. Не погнушается ничем», – думала она, включая компьютер. Но, посмотрев на экран, поняла, что не может сосредоточиться.
– Ася, Евгения Петровича пригласите ко мне, – попросила она, подняв телефонную трубку.
– Сию минуту, – незамедлительно ответила секретарь Ася. Она боготворила Архипову и даже старалась ей подражать, что было абсолютной офисной редкостью в наши дни.
Лушников появился тут же.
– Женя… Евгений Петрович, прошу тебя, не связывайся ты с этой теткой. Она все равно будет поступать по-своему. Ей наплевать на наши принципы и на историю кафедры. На то, что делал Чистяков. Она и о Чистякове-то ничего толком не знает, – Архипова усмехнулась, – но зато в курсе, что моя дочь живет в Испании. Она так и сказала – «живет».
– Я ничего не говорил…
– Я знаю, что никто ничего не говорил. К тому же она учится и работает.
– Александра… Львовна, – Лушников запнулся, – не обращайте внимания. Она долго здесь не протянет.
– Это смотря какие у нее цели, – задумчиво сказала Архипова. – Но кафедру такой, как она, я не сдам.
– Саша, перестань волноваться. Не переживай. Ты же знаешь. Я… и все наши – мы на твоей стороне.
– Спасибо. – Архипова улыбнулась. Она встала со своего места, подошла к Лушникову и потрепала его по волосам.
И в этот момент в кабинет заглянула Титова.
– Ох, извините! – сказала Юна Ильинична и скрылась за дверью.
Архипова посмотрела на Лушникова, тот – на нее. И оба расхохоталась. Они смеялись так громко, что в кабинет постучалась Ася.
– Александра Львовна… вы звали меня?.. – робко осведомилась она.
– Нет, Асечка, нет! Все
С Евгением Петровичем Лушниковым Архипову связывала давняя история. В те времена, когда заведующим был Григорий Наумович Чистяков, а Архипова – просто преподавателем, молодой и обаятельный Евгений Петрович в нее влюбился. И влюбился так, что однажды забыл про работу, лекции и студентов. Чистяков, добрая и деликатная душа, долго молчал и даже пытался делать вид, что ничего не происходит, но потом поговорил с Лушниковым. Тот все осознал и сделал Архиповой предложение. Она его отвергла, и более того – попросила забыть редкие встречи, которые у них все же случались. Потом эти двое почти не общались друг с другом. Прошло много лет, и они стали друзьями. Хотя в отношении Александры к Лушникову порой сквозила родственная забота. История с Титовой не нравилась Архиповой еще и потому, что у Лушникова были отношения со студенткой. И пусть этой студентке было двадцать лет, и о романе знали ее родители, и не за горами была свадьба, Архипова понимала, что такие, как Юна Ильинична, из всего могут сделать помойку.
Наверное, из-за утренней суеты день пробежал быстро. Глядя на сумрак за окном, Архипова предвкушала выходные за городом в обществе Степановых. «Зимний лес, печка, уютный дом, разговоры за столом… И так два дня. Никаких мыслей, никакого беспокойства», – думала Архипова. На дачу она собралась ехать прямо с работы.
В электричке людей было мало – скорее всего, большая часть тех, кто ездил на работу в Москву, решила зависнуть в городе. Наутро не надо было никуда спешить, уже чувствовалось приближение праздников, кафе, бары и клубы зазывали, соблазняли и обещали. Александра сама любила «погулять» в пятницу. Предстоящие два дня выходных казались почти отпуском. Но сейчас, после общения с Титовой, хотелось тишины пригорода. Она бы отвлекла от бесконечного мысленного перемалывания этого случая. Архипова придавала большое значение отношениям в коллективе, а про то, какая сильная связь может быть между единомышленниками, ей объяснил еще Чистяков.
На перроне в Перхушково ее встречал муж подруги.
– Толя! Привет! – Архипова помахала рукой, и в ее сторону двинулся высокий седой мужчина. Он носил бороду и имел портретное сходство с небезызвестным путешественником Афанасием Никитиным. Борода была короткая, но богатая, густая, а волосы на голове, покрытые вечерним инеем, были откинуты назад.
– Ах, какой же ты красавец! – воскликнула Александра. Они обнялись.
– Ты это моей Татьяне скажи! – молвил «Афанасий Никитин». – А то ворчит на меня, ругается все время.
– Это она любя, – рассмеялась Архипова. Свою подругу, даму горячую и языкастую, она хорошо знала.
– Да это я так, ворчу… – улыбнулся Анатолий. – Знаю. – Он подхватил ее сумки, и они пошли к машине.
Было темно, нечастые фонари освещали все больше углы домов, а не дорогу. Это в городе небо даже зимними ночами светлое от огней. А здесь с неба спускалась темень, лес чернел, и заснеженные поля казались темными морями. Только огни домиков делали эту мрачноватую картинку душевной.