Метафизика достоинства
Шрифт:
Другой полковник работал во ВНИИМе. Невысокий, очень плотный, хромал от ранения в ногу. Фамилию не помню. Он был на приёме в Кремле после окончания военной академии перед отправкой на фронт. Сталин встал на стул с бокалом шампанского. Сказал: «Родина вас не забудет». И каждому пожал руку.
Оба преданных сталиниста описывали Верховного совершенно одинаково. Первое, что поражает, – какой он маленький. И второе – всё лицо в оспинах. Ни на одной фотографии, ни на одной киноленте этого не видно. Везде почти среднего роста и с абсолютно гладкой кожей лица. Как это объяснить, не знаю. Так же как и то, почему сын грузинки-подёнщицы
В марте 1953 года, когда Сталин умер, мне было семь лет. Мы с мамой поехали в гости к её родному брату на Тучков переулок. Мой двоюродный братишка-ровесник встречает меня вопросом: «Угадай, Сталин умер?» – «Умер».
У нас в школе бюст Пушкина заслонил огромный портрет вождя в чёрной рамке, и старшеклассники стояли в почётном карауле.
Братик суёт мне фигу в нос: «Не умер. Он жив в наших сердцах!»
Этот бюст Пушкина из вестибюля здания бывшей 69-й мужской средней школы на углу Кировского (Каменноостровского) проспекта и улицы Скороходова (Большой Монетной), где одно время располагался Александровский лицей, сейчас стоит перед Пушкинским Домом на набережной Макарова.
Шестьдесят пять лет спустя вижу, что братик мой, с подачи папы-фронтовика, был прав. Потому что вопрос о смерти Сталина не исторический, а практический. Спорить об усатом можно сколько угодно, и обе стороны будут по-своему правы. Но, как учил Маркс, практика – критерий истины. Сумеешь прийти к власти в России, никого не погубить и заложить в душе народной либеральные традиции (многопартийный парламент, независимый суд), чтобы через пять лет спокойно передать власть новому избраннику, который эти традиции сохранит, – тогда Сталин умер. Если не можешь, тогда фигу в нос – жив в наших сердцах.
Когда в очередной раз становится ясно, что «так жить нельзя», его сбрасывают с пьедестала. Когда становится ясно, что «хотели как лучше, а получилось как всегда», его склеивают и водружают обратно. Жаль, нельзя в мавзолей.
«Как всегда» означает, что конкурентная экономика внутри страны у нас не получается, военные и чиновные не позволят оттеснить себя на вторые роли – быть строгими арбитрами в чужой игре, поэтому во внешней экономике нам светят только вторые роли. И достойнее, «как всегда», усилить военное противостояние.
Восточную половину души надо кем-то и чем-то заполнить. Поставили памятник Ивану Грозному. Пока без Малюты Скуратова. Украина ставит памятники Мазепе, Петлюре и Бандере.
Об этом в «ПолитиКанте»: «Мы считали, что стоит избавиться от коммунистов – и Россия станет Европой. Они считают, что стоит избавиться от России – и Украина станет Европой», «Ибо дело не в лидерах, дело в народе», «У простого народа женская душа: он любит, чтобы его принуждали и говорили красивые слова».
К слову о красивых словах. Один израильский журналист пишет: «Когда, по-вашему, сербы потеряли Косово, “Сердце Сербии”, где в великой битве на Косовом поле они осознали себя единым народом, нацией?.. Сербы потеряли “Сердце Сербии”, когда албанцев, активно переселявшихся в Косово из соседней Албании после Второй мировой, в международных СМИ начали именовать “косоварами”. А коренных
Драма юности моей 60-х годов прошлого века состояла в том, что слово «философ» рисовало лысого мудрого старца под пальмой. Нечто совсем непривлекательное для юношей и девушек. Спасение пришло в 70-е, когда появилось модное слово «социолог».
В 1962 году к нам в десятый выпускной класс 23-й вечерней школы рабочей молодёжи приходил преподаватель из Финансово-экономического института. Агитировал поступать к ним учиться. Его обсмеяли. Радио гремело про Гагарина и Титова. «А нарукавники бухгалтеру выдают?» В 90-е появилось модное слово «предприниматель». В Финэк конкурс вырос, без блата было не попасть.
В 1954 году нас принимали в пионеры: «К борьбе за дело Ленина – Сталина будьте готовы!» – «Всегда готовы!». «За Ульянова – Джугашвили!» – уже не то. Роль псевдонима в истории отрицать нельзя. Как и роль каламбура. При Брежневе застойно жили «по-брежнему». При Горбачёве перестраивались: «Куй железо, пока Горбачёв».
Куй не куй, а народный характер – это «национальное бессознательное», и его не перекуёшь. Как писал Г. В. Ф. Гегель: «Русские женщины обижаются на своих мужей, если они не бьют их, – значит, они их не любят. Именно это и есть всемирная история – народы также хотят кнута». Когда старуха давала Заратустре наставления, она сказала ему: «Идёшь к женщине – не забудь плётку!» Ницше Гегеля не любил, но великие немцы оба.
Есть аналогия в критике прогресса: «чем больше производится благ, тем больше растут запросы и тем меньше удовлетворённости у людей» и в критике либерализма – «чем больше свободы, тем своевольнее народ, тем больше в нём неудовлетворённых претензий к власти».
Тем не менее ценность технического прогресса бесспорна. Можно ли с той же уверенностью говорить о ценности либерализма? Возможен ли ускоренный нравственный прогресс или здесь всё принадлежит медленной эволюции?
Причём неравной для всех общественных организмов. Есть страны, которые могут иметь ядерное оружие, но никогда не применят его первыми. Есть страны, которым только дай – сразу применят. Есть люди, которые могут иметь оружие на крайний случай. И есть массы, которым только дай оружие – сразу перебьют друг друга. Есть женщины, которым только разреши «снять паранджу» – они сразу снимут всё остальное.
Чтобы объясняться с читателем дальше, я должен сделать небольшое метрологическое отступление.
Метрология личности
Метрология – это наука о единстве и точности измерений. То есть дисциплина, совершенно не подходящая для отображения человеческой реальности, где невозможно добиться единства, потому что у каждого «свой аршин» и сам душевный предмет не поддаётся никакому определению.
Да и не было никогда какой-либо необходимости в таком определении. Счастье бывает безмерным, а несчастье менее всего на свете озабочено своим измерением.