Метафизика пата

Гиренок Федор

Из семьи-дома вырастает весь мир публичного и непубличного. Если быт – это со-весть, то «чуть добра» имеет в нем право на существование. Полное добро – для бытия.

Чуть-добра – для быта. Повседневность быта – пристанище для добрых людей. Здесь нет полноты добра. Зато есть добрые люди. А добрый человек добр, если даже он не прав.

3.8. Добро как украшение права

Добро и зло по одну сторону, а право и бес-правие ·.- по другую. И вместе им трудно сойтись. Бес мешает.

На

одной стороне подобру-поздорову, на другой – по праву правого. У добра нет права, у права нет добра, но и зло – это не бесправие.

Если действует право, то сообщение между людьми строится вне зависимости от их качеств. Добрые ли люди сообщаются, злые ли или добрые со злыми – это не имеет никакого значения. Лишь бы право соблюдалось. Вот судья, а вот мое дело и пусть он судит. Но я хочу, чтобы мое дело рассматривалось вне зависимости от того, добр судья или он зол, любит он деньги или не любит. Судья – правовой автомат, человек без свойств. Но пока он не совсем еще автомат и кое-какие свойства у него остались, существует опасность бесправия в правовом обществе. Челорек без свойств – идеал правового общества, т. е. общества, в котором злые люди делают добро. Почему? Потому что иным образом зло сделать нельзя.

Здесь не добро – основание для права, а право – основание для добра. Но если право – это крючок, на который люди без качеств подвешивают добро, то зачем оно?

Ведь нужно право, а не добро. Добро ценится как украшение к праву.

Если действует мораль, то сообщение между людьми строится в зависимости от их качеств. Другой – это просто другой, вовлекаемый в дела своими свойствами и качествами. Вот цель, и нужно действовать, а оснований для действия нет. На чем будет основываться действие? На добре (или на зле). Не человек для права, а право для человека. Вот закон и вот человек. И человек выше закона как в своем добре, так и в своем зле. Но выше человека абсолютное.

3.9. Абсолютное

Относительность губит быт, а вместе с бытом и архетипы быта. Относительность хороша для политики, где все условно, т. е. на содержании у слова. Быт стоит до слова. В его дословности рождается внутреннее слово. Почему внутреннее? Потому что это слово – жест, немотствующее исполнение смысла. Его нельзя произнести вслух, оно не выговаривается. Внутреннее слово держится всей материей быта. Т. е. ты еще что-то не понял, а смысл этого понимания уже материализован в вяжущей связи повседневности. И тебе не надо ждать своего созревания. Уже что-то понято внутренним словом и это слово абсолютно. Оно ни на кого не ссылается и ничего не означает. Напротив, действуй, и через это слово все действительное получит свой смысл и свое значение.

Вот стыд. Что такое стыд? Об этом ничего сказать нельзя. Любой сказ будет искажением. Стыд из абсолютности внутреннего слова. В мире условностей стыд не существует. Добро выпекается на огне стыда, раскаляющего в человеке человеческое докрасна. Стыжусь – следовательно существую добрым человеком. Абсолютное добро в абсолютном немотство-вании внутреннего слова. Где немота? Там, где ничего нельзя доказать. Например, в платоновском

двоемирии. Двусмысленность раздвоения опьяняет. От доказанного в одном мире всегда можно ускользнуть во второй. А это уже не дело логики, а дело экстаза. Вот есть абсолютное добро и есть добро относительное. Но ничего нельзя доказать относительно абсолютного. Почему нельзя?

Потому что двоится. Двоилось Платону. И в этой раздвоенности можно было быть добрым. Пьяным, но добрым. Русское сознание снисходительно к пьяному, т. е. доброму. Оно его жалеет.

Аристотель отрезвил Платона. Он совместил двоящееся в одной точке. Нет двух миров, есть один мир. И в нем можно построить доказательства добра. Эти доказательства запеленали мир в слова-привидения. Доказать добро можно, но разоблачить его нельзя. Слова-привидения сплетаются в един38 ственную реальность. Для того чтобы их разоблачить, нужен второй мир. Либо у нас два мира, мы пьяные и разоблачаем, либо у нас один мир, мы трезвые и доказываем.

Добро, если оно случается, то в горизонте абсолютного, т. е. не зависит от существования того добра, что было вчера, и не вытекает из того, что будет завтра. Это какое добро? Абсолютное.

ЗЛО. Радикальное зло «Радикальное зло» – понятие Канта. Это понятие переосмыслено К. Ясперсом, но, кажется, философская мантия Канта не стала от этого чище. Как было на ней пятно радикального зла, так оно и осталось.

Первыми это пятно заметили Гете с Шиллером. Они же и ткнули в него пальцем. И хотя пальцем показывать нехорошо, они дело свое сделали и с тех пор все знают, что чистый разум грязноват в своих истоках, что трансцендентализм довольно сильно испачкан. Что такое радикальное зло? Вот ты, и тебе хочется счастья себе.

И это хорошо. Но где-то там есть еще и родина. И этой родине тоже захотелось быть счастливой. И это тоже хорошо. Проблема начинается с определения того, что чему предшествует. Кант уверен, что прежде нужно думать о радине, а потом о себе.

Но если ты согласишься думать о Родине при условии, что уже подумал о себе, то это радикальное зло.

Кант обращается с нами, как с детьми. Сделал уроки – иди погуляй. Т. е. исполнение нравственного закона является условием ^наполнения сосуда с личным счастьем.

Радикальное зло, как осколок, сидит в глубинах европейского духа и иногда дает о себе знать. Но само по себе радикальное зло уже не опасно. Европа к нему привыкла. Да и ведет оно себя тихо. Более опасно радикальное добро, т. е. исполнение общего как условия частного счастья. Это добро застряло в иедрах русской души и избавиться от него, кажется, нет никакой возможности.

Зло вообще неинтересный предмет. Мало ли что оно обозначает. Любопытно не само радикальное зло, а вот то, что оно показывает в свете нового язычества.

Что там у нас в душе, Канту невдомек. Да ему это и безразлично. Лишь бы форму соблюдал. Соблюдаешь – морален, не соблюдаешь – вне морали. Что это за форма?

Категорический императив, т. е. повеление: поступай так, чтобы комар носа не подточил. Или, что то же самое, согласие с тем, чтобы принцип твоего поведения стал принципом пове39 дения для всех. Вот эта всеобщая одинаковость и есть форма. Если же я со всеми веду себя одинаково, то я равнодушен. Равенство души себе самой есть бездушие.