Металл дьявола
Шрифт:
Обнаженные мертвецы спускались в этот потайной склеп тысячи лет. Свет масляных ламп вырывал их из вечной тьмы, и под неверным мерцающим лучом необычными казались цвет, облик, движения этих людей. Зловонный чад горящего масла крался по штольне, а она скалила щербатую пасть, истекая черной кровью металла и желтой кровью серы.
— Ну и жара, — повторил Эстрада.
Так Тахуара проработал бурильщиком целых полгода. Под землей трудно было дышать. Тайные силы теснили рудокопов. Придавленные страхом, заживо погребенные люди двигались медленно, как во сне. Безмолвные, покорные, словно позабыв о прошлой жизни, глядя перед собой невидящими глазами, они мерными ударами
Вокруг рта, на землистых лицах этих двуногих кротов расползались зеленые пятна, они жевали коку. Кока — сонное зелье земли для усыпленных подземельем.
У этих наемных мертвецов были сыновья, — они становились подручными. Дети толкали тележки с рудой или перетаскивали на новое место инструменты. Они, как меднокожие эльфы, летали в бадье по стволу шахты, рисовали рожицы на деревянных креплениях, кувыркались среди куч пустой породы.
Часто ребятишки лепили из глины фигурки и ставили их, словно часовых, у входа в заброшенный забой. Фигурки с рогами изображали Тиу, вездесущего подземного злого духа. Тиу шалил в штольнях, вырубая в сводах острые выступы, о которые разбивали головы рудокопы, устраивал обвалы, скрывал жилы, раскачивал тросы, царапался по стенам, высекал на камнях страшные рожи, а главное — похищал души у спящих рудокопов и уносил их в свое темное царство.
В каменных пещерах Таху аре слышался зов злого духа. Темнота обступала индейца со всех сторон. Свет лампочки скользил по мокрому от пота лицу, по обмотанной тряпками голове. Под ногами скрежетали осколки камня.
Вдруг из глубины штрека донесся хруст камней под чьей-то чужой ногой. Тяжелые размеренные шаги звучали все громче, все ближе. Тахуара поднял лампу над головой и увидел огромную черную волосатую морду с длинными ушами. Закричав не своим голосом, он бросился к стволу шахты, ушибаясь то головой, то коленями о каменные выступы.
— Тиу! Тиу!
Услыхав эти вопли, рудокопы впали в панический страх. Все бросились к стволу, крича, чтобы спустили клеть. Прибежали горный мастер с инженером и направились в глубь штольни. Но тут появился кто-то из мальчишек и совершенно спокойно объяснил:
— Да это же слепой мул…
Люди отправились на поиски. Действительно, это оказался мул, возивший вагонетки с рудой. Мулы теряли зрение в постоянной тьме и работали, пока не подыхали тут же в руднике.
— Наверно, прошел по какому-нибудь выработанному ходу…
Но Тахуара не захотел больше оставаться в руднике Пулакайо.
— Как мог спуститься слепой мул сюда в штольню? Не иначе это была душа Долорес.
Тахуара вышел из рудника. Сияло солнце, безоблачное, синее небо смотрело сверху на грязь и мерзость развороченной горы, обогатительной фабрики и деревни. На рудничном дворе, с малышами за спиной, трудились замученные горной болезнью и чахоткой индианки в развевающихся по ветру лохмотьях.
V
Мертвец стоит на страже
«О, господи! — воскликнул он. — Сколько же испанцев послали вы в ад!»
— Сеньор Боттгер, вот я опять пришел…
Старый австриец поднял голову, словно привязанную к лацкану пиджака черным шнурком пенсне. Омонте, заросший бородой, с обветренными скулами и носом, в пончо и сапогах, выглядел заправским рудоискателем.
— А, Сенон, отлично… Я получил твое письмо. Садись, садись. Давненько не виделись! Где же это
— Обошел всю зону Чаянты и вернулся через Унсию.
— И как обстоит дело?
— Руды много… Но нужны деньги.
— Деньги, о да, деньги. А как жена? Как сын?
— Давно их не видел, сеньор…
— Нет, нет, не сеньор. Кум. Забыл разве, что я крестил твоего малыша? Ладно, будешь работать на прежнем месте, у меня.
— Да, дон Арнольдо… кум… спасибо.
Омонте устроился в двух комнатушках вместе со своей женой Антонией Сентено, племянницей дона Диего, и снова приступил к работе в торговом доме Боттгера. Холодными ночами рядом с ним была подруга, она согревала его своим теплом, а он лежал с открытыми глазами, вспоминая и обдумывая свои поиски в горном районе Льяльягуа и особенно на горе Сан-Хуан-дель-Йермо. Там Уачипондо показал ему заброшенную шахту, над которой поднималось жаркое дыхание земли.
В глубокой темноте ночи, вытянувшись на спине, прислушиваясь к вою ветра за окном, он мысленно подсчитывал свои затраты и убытки. Он купил ворованную руду и продал ее по хорошей цене, но… триста боливиано были взяты в долг на покупку рудника в Амайяпампе в компании с подрядчиком Тумири. Неудачное дело. Все пошло прахом.
Двести боливиано истрачены на получение отвода и установление границ участка «Провидение», расположенного между «Монтекристо» и участком Уачипондо; ему не хватило денег, чтобы начать работы, и теперь, если истечет срок, его права на «Провидение» будут объявлены недействительными. Нужны деньги! Семья, сын, служба… Если бы выгорело дело с подрядчиком Тумири… Во тьме бессонной ночи, словно озаренное внезапной вспышкой, перед ним возникло смуглое лицо Тумири с приставшими к губе табачными крошками. Тумири считал полученные от него деньги. Потом внезапно лицо исчезло, и вместо него Омонте увидел кровавое месиво. А вокруг чьи-то беззвучные голоса повторяли: «Мерзлый динамит! Мерзлый динамит!» Триста боливиано погибли, потому что сделка с Тумири была заключена без всяких документов, и когда тот подорвался на мерзлом динамите, все получила вдова: и растерзанный труп, и деньги.
Еще сто боливиано пропали, когда он ходатайствовал об отводе в компании с Рамосом. Как могло случиться, что какой-то Артече, как сообщили ему из Потоси, предъявил более ранние права на этот затерянный в пустыне клочок земли? Зато четыре гектара Уачипондо были вне всяких посягательств. Как только удалось этому индейцу заполучить их именно в том месте, которое сразу приворожило Омонте?
Порывы ветра, проникая под крышу, колебали ситцевый полог. В глубокой темноте Омонте чудились странные очертания двугорбой горы, издали — фиолетовой, вблизи — темно-бронзовой, окруженной вертикальными скалами, над которыми поднимались две ее вершины, два каменных полушария, округлых, как женская грудь. На сто пятьдесят метров ниже вершины среди нагромождения голых скал разверзлась шахта, подобная забытой могиле. Тут был участок Уачипондо: четыре гектара, расположенные вверх от шахты. Рядом с ним и просил Омонте свои пятьдесят гектаров.
Жена повернулась на другой бок и тихо застонала во сне.
Вот все, что он приобрел, с тех пор как ушел из Кочабамбы: жена, ожидавшая второго ребенка, прилавок у сеньора Боттгера, погрузка и выгрузка товаров… Начать работу в руднике… Омонте видел, как взбирается он в гору со своими мулами-и своими индейцами. Видел, как начинают рыть шахту… Но нет… Следовало бы откупить права у Уачипондо и продолжить проходку из той же шахты дальше на север… И постепенно в сумятице вялых, неясных мыслей начало проступать это намерение, как будто подводное течение понесло его в нужном направлении, как будто мысль его была твердой горной породой и он нащупал в ней металлоносную жилу. Да, из шахты Уачипондо, с юга на север…