Метаморфозы: танцор
Шрифт:
— Ждешь? — и я сделал первый шаг. — Чего ждешь, Варин? Кому ты оказался нужен? Защитили тебя? Поддержали? Или в суп, как курицу без головы, отправили?
— Спускайся, — он был, на удивление, спокоен. Принятое решение и невмешательство Логора сделали свое дело.
— Хорошо, — покладисто согласился я. — Только сначала ответь мне, перед смертью, кого ты убить собрался?
— Урода, — весь ответ.
— А откуда я такой? — и я сделал второй шаг. Оставалось чуть — чуть.
— Мне все равно.
— Тебе не все равно, Варин. Именно тебе — не все равно. Ты когда-нибудь убивал Высших, капитан?
Капитан
— Ты не Высший.
— Уверен? Вспоминай, капитан. Сейчас или никогда, больше шансов не будет. Вспоминай. — И я шагнул к нему вплотную.
Страшно не было. Я знал, что где-то здесь есть крохи силы, и пусть я не вижу, они все равно лягут мне в руки. Или не лягут, и тогда чья-то сталь закончит мучения бестолкового попаданца. Но в любом случае, страх не рождает силу, а сила не рождает страх.
Что вспоминали офицеры вокруг, я не знал, но им всем было что вспомнить. И странные битвы, и странные мысли, и нелепые разговоры о дворце, и упомянутое обучение в Садах, и предсмертный рассказ Нориана, и черные следы ладоней на груди умершего солдата.
— Дай мне руку, капитан, — я встал на одно колено, второе оказалось возле его клинка, и наклонился. Глаза в глаза, почти вплотную, в упор и протянул пустую правую руку.
— Дай. Мне. Руку, — жестко, с расстановкой, не отводя взгляд.
Руки он мне не подал, отодвинулся на полшага, обратно к стулу, и процедил:
— Какой из тебя Высший, — он выцедил смешок. — На себя посмотри.
Глыба поднялся с грохотом, стул покатился по полу. Хочет вмешаться? Посмотреть, чем закончится?
— Стой, Варин. — Это Глыба все-таки соизволил вмешаться. — Стой и молчи. Он маг, я видел это сам. А ты мне еще нужен.
Все. Еще одна нить порвана. И пусть не нить, так волосок, но и этот волосок мне был важен. Где я допустил ошибку? Нет, вся моя жизнь здесь — сплошные ошибки, но которая из них переполнила чашу? В какой момент командир, для которого долг не пустое слово, решил про него забыть? Или он посчитал, что Лорры искупили все? Что его вмешательство тогда — достаточная плата? Нет ответов. Наверное, в прежнем мире мы могли бы с ним подружиться, с этим простым, но грозным и суровым человеком. Дружбы здесь не получилось, да, наверное, и не могло получиться. Но и враг такой мне не нужен. Я не пройду этот путь один.
— Я не верю тебе, — огонек из глаз Меченого пропал, но что-то оставалось, где-то глубоко. Задумчивость? Недоверие? Надежда?
— А мне не надо верить. Я не для того здесь. И Энгелар с Валлором не для того меня в это тело переносили, чтобы мне верить. — Людям называть Владыку по имени нельзя. Нельзя, но мне не до запретов. — Мне нужны ответы, которых у вас нет. И мне надо жизни, которых у вас нет.
И все-таки я недооценил Варина. Он не стал мудрить, он обошелся без всяких рыцарских условностей и красивых жестов, он просто выбросил вперед руку с мечом, может, в грудь, может, в голову — не знаю. Моя правая рука успела быстрее, и металл прошил плоть. Это очень больно, когда лезвие не самого тонкого клинка пробивает ткани ладони, раздвигает кости и выходит наружу вместе с фонтанчиком крови и кусками сорванной кожи. Это очень больно, неожиданно и почти не страшно. Бешенство, вырвавшееся из-под левого отворота, было страшнее.
Он лежал на деревянном полу, рядом с остатками разорванного
Он был жив, но лучше бы он был мертв. Нельзя, чтобы у живого человека был такой взгляд. Взгляд человека, который превратился в раздавленного червяка. Что увидел он в моих глазах в тот момент, когда боль пробила плотину, и бешенство хлынуло наружу? Когда нижняя часть лезвия, так и не достигнувшего сердца, сначала прогнулась, а потом разорвалась в клочья, пронзив осколками его лицо, грудь и руку? Когда раскаленная рукоять выпала из его ладони вместе с кусками дымящейся плоти?
Кровь еще только начинала растекаться кругами, заполнять мелкие неровности деревянного пола и складок одежды, как Тон Фог выскочил за дверь комнаты. Чтобы вызвать помощь? Солдат? Врача? Трудно было ожидать проворства в этом тихом, незаметном, интеллигентного вида капитане. Но только проворство спасло его от одного из осколков, торчащего сейчас в спинке стула.
Моя кровь тоже лилась струей по развороченной, жутко обожженной ладони, по дрожащей руке на разбитую и посеченную поверхность стола и еще ниже, на пол. Еще чуть-чуть и кровь несостоявшегося убийцы сольется с кровью несостоявшейся жертвы. Кто из нас кто? Что я делаю? С кем я воюю?
Логор двинулся спокойно, решительно и не возникало сомнений, зачем. Ничего не отражалось в его застывших глазах.
— Убьешь? — тихо спросил я. Бешенство еще было рядом, оно еще рвало душу и жаждало боя. И только одно чувство было сильнее — стыд. Было невыносимо стыдно, и боль искалеченной руки отходила на десятый план. Почему так стыдно? Я же только защищал себя, это он напал на меня, безоружного, исподтишка. Я даже не тронул его, не ударил, почему? Но совесть — судья, с которым мне всегда было трудно договориться. И вот опять. И здесь. В первый раз в этом мире.
Логор молча переступил через хрипящего Варина, встал напротив, не обнажая оружия, и посмотрел на меня. А потом разорвал рубаху, оторвал неровную ленту и стал накладывать жгут. Мне.
Что я творю?
Мы собрались в другой комнате небольшого особняка, превращенного нами в штаб, только к вечеру. Варин выжил, но проку в ближайшие недели от него было мало. Многочисленные раны были не столько опасны, сколько болезненны и кровавы. Но хуже всего досталось психике этого гордеца и забияки, равно любившего поесть и подраться. Варин молчал. Выл, катался от боли, рычал на Фоку. И молчал. Ни фразы, ни слова.
Мы собрались в другой комнате, но изменилась не только обстановка. Изменилась сама атмосфера. Три натянутых, как струна, человека и я, перебинтованный и в который раз накачанный обезболивающим. Лилина остались крохи, солдатам его уже давно никто не давал, для офицеров и сержантов его скоро не останется. Но даже из этого смешного количества листьев Логор забрал большую часть и отложил отдельно. Мне. Подлецу, лгуну, самозванцу. Не важно. Цель названа, шаги сделаны, путь впереди.
Левая рука, раненая стрелой в бою с шаргами, в повязке и прижата к телу. Правая рука, пробитая и развороченная, опухшая и дергающая острой болью, на столе. И капли проступающей крови пачкают поверхность.