Метанойя
Шрифт:
Очень давно, кажется, в прошлой жизни, мне пришлось испытать на себе всю силу желаний, зачастую вырастающих до степени страсти, являющейся и причиной, и следствием всех поступков. Мне хотелось иметь много денег, и я не останавливался ни перед чем, дабы утолить эту страсть. Никакой способ не казался мне неприменимым, даже если он шёл полностью вразрез с законом. Потом пришло понимание, что денег никогда не бывает много: чем больше ты их имеешь, тем больше хочется ещё, и у меня хватило здравого смысла удовольствоваться достигнутым, тем самым удачно избежать неминуемой расплаты. Вовремя уйти в тень– тоже проявление мудрости. Накопленный капитал позволил начать новую жизнь, но в ней не было покоя и счастья– слишком много грязи я намесил на тёмном просёлке, прежде чем вырваться на освещённую автостраду. «Рад был в рай, да грехи не пустили». Уже тогда хищная пустота начала пожирать
И даже наркотики уже не могли наполнить смыслом моё существование, оказавшись очередной иллюзией. Хотя поначалу я, конечно, так не думал, да, признаться, особо и некогда было. Изо дня в день я покидал землю, улетая всё дальше и дальше с помощью всё более сильных средств, и постепенно мой мозг потерял способность ориентироваться в реальности, утратив контроль над ситуацией. По выражению Лисички он просто отключился. Правда, время от времени, он всё же начинал подавать признаки жизни, к примеру, как сегодня, выдавая целые составы, гружённые вполне здравыми мыслями. Но обычно, прогрохотав колёсами на стрелках, поезда уносились в неведомые дали, а я так и оставался на своём безлюдном полустанке. Грустно это всё, грустно и тошно, когда попросту в тягость жить.
Я уже начал подмерзать, лёжа на полу, и, прервав свои невесёлые размышления, решил, что пора бы начинать сегодняшний день. Тем более что холодное сентябрьское солнце уже скатилось за крыши старых пятиэтажек соседнего микрорайона, а цифры на табло «панасоника» показывали 19:20. К тому же желудок начал настойчиво убеждать меня, что я не верблюд и долго без еды протянуть не смогу, а со времени последнего приёма пищи прошли почти сутки. Заглядывать в холодильник даже не было нужды– я уже и позабыл, когда в последний раз загружал в него продукты, питаясь в основном изумительными человеческими изобретениями, именуемыми «фаст-фуд».
Тяжело вздохнув, я пошёл облачаться в доспехи для вечернего похода– вытертые до белизны джинсы и рыжую замшевую куртку. В плане одежды я консерватор, и мои пристрастия почти не изменились за последние десять лет, хотя я достаточно удобно себя чувствовал и в дорогом костюме, и кашемировом пальто, – просто давно уже не было необходимости их надевать.
Загрузив в карманы полезные мелочи, без которых немыслим выход в открытое пространство, я оглядел себя в зеркале и. оставшись довольным своим внешним видом, сказал своему отражению.
– Vaya con Dios! Ступай с Богом.
* * *
Порывистый ветер заключил меня в свои холодные объятия, вынудив зябко передернуть плечами и доверху застегнуть «молнию» на куртке. Оказавшись в его власти, я не шёл, а плавно парил над красно-жёлтым ковром из кленовых листьев, устилающим серый асфальт двора, а шорох шагов казался всего лишь звуком иглы, дошедшей до центра виниловой грампластинки на старом проигрывателе без автостопа. Последние отсветы спрятавшегося солнца ещё золотили край неба, в то время как с противоположной стороны властно и уверенно надвигалась ночь, огромным удавом заглатывая город, тщетно пытавшийся бороться с ней бледным светом уличных фонарей. Почему мне на ум пришла одна из элегий Эразма Роттердамского, ведь я не помнил в ней ни строчки? Быть может, общий её тон непостижимым образом перекликался с моим настроением, унося в мистическое очарование Средних веков, пронизанное строгим великолепием устремлённых к небу готических соборов, величественными аккордами органной музыки и трогательными романтическими балладами миннезингеров? Гнетущая безлюдность двора с тёмными рядами замерших в ожидании утра машин минором вплеталась в мою меланхолию, углубляя чувство полного одиночества в бескрайней пустоте мира.
И только при виде своего единственного настоящего друга я несколько приободрился. Хищный оскал грациозного чёрного монстра, упруго замершего в луче фонарного света, распластавшись на широченных колёсах с блестящими дисками, невольно внушал уважение. А чуть насмешливая снисходительность, таящаяся в четырёх круглых глазах с хромированной окантовкой, прямо заражала уверенностью, не оставляя места
Коротко свистнула отключившаяся сигнализация, и, дважды моргнув фарами «ягуар» приветствовал меня электронным голосом: «Здравствуй, хозяин». Ласково проведя рукой по длинному изящному крылу, я буквально нырнул в остро пахнущий кожей салон и поворотом ключа зажигания оживил спящую чудовищную силу мотора, низким размеренным рокотом разорвавшего тишину двора. Теплым зеленоватым светом зажглась приборная панель, а из динамиков квадро-системы заструилась серебряная канитель «Кислорода» Жана-Мишеля Жара. Закурив сигарету, я подождал, пока двигатель чуть прогреется, и медленно вывел машину со двора.
Залитый жёлтым светом центральный проспект немного ошеломил меня своим движением. Выехав из тёмной арки между домами, я не смог сразу решиться влиться в оживленный поток транспорта– моя внутренняя скорость слишком уж не совпадала с общей целеустремлённостью. Уткнувшись в сложенные на руле руки, я некоторое время сидел, исподлобья наблюдая на проносящимися мимо с ужасающим воем троллейбусами и блестящими автомобилями, заполненными весёлыми компаниями. Наверное, причина крылась в музыке, и, немного поколдовав с пультом управления CD-ченджера, я нашёл то, что мне сейчас требовалось. Мощная энергетика «California Love» Тупака Шакура буквально зарядила меня, и, накрутив громкость так, что «ягуар» аж подпрыгнул, когда сабвуфер выдал всё, на что способен, я резко утопил в пол педаль газа, поймав какой-то молодецкий кураж.
Визг резины по сухому асфальту на мгновение даже перекрыл музыку, распугав спокойно идущих по тротуару людей, и я вырулил на проспект перед самым носом возмущенно замычавшего рогатого троллейбуса, который, впрочем, тут же остался далеко позади. Молнией пролетев почти двухкилометровую трассу до озера, я немного успокоился и сбавил скорость, размышляя, куда бы заехать на ужин. Толпы народа в этот субботний вечер просто пугали меня– если на улицах такое столпотворение, то можно было с уверенностью утверждать, что в любом заведении посетителей под завязку, а вливаться в их массу у меня вовсе не было желания. Да и первоначальный план– заехать в бистро на набережной– потерпел фиаско. Уже издалека я увидел, что все подступы к нему буквально заблокированы разномастными автомобилями, а при взгляде на саму гранитную набережную создавалось впечатление, что там собрался весь город. Я с досадой вспомнил, что как раз сегодня отмечался трёхсотлетний юбилей со дня основания города и, стало быть, народные гулянья продлятся далеко за полночь.
Решение пришло само собой. Я притормозил около стеклянно-пластиковой палаточки и быстро накупил целый пакет «быстрой еды», посчитав за благо уехать в Пески– маленькое курортное местечко на другой стороне озера. Туда вела отличная дорога, и мой друг рад был продемонстрировать свою силу и скорость, разминаясь после вынужденной недельной стоянки, случившейся вследствие моей хандры и абсолютно нетранспортабельного состояния. Изредка попадались встречные машины, на мгновение ослепляя меня светом фар и тут же превращаясь в маленькие красные точки в зеркале заднего вида. Не стоило большого труда представить себя пилотом межзвездного корабля, лавирующего в потоке астероидов, но начавшийся извилистый участок дороги напомнил мне об осторожности, и я поехал помедленнее, сосредоточив внимание на серой асфальтированной змее, разматывавшейся под колёсами «ягуара».