Метатель
Шрифт:
И, конечно, чай в подстаканниках. Упускать его нельзя — это символ железных дорог, как флаг для страны. Этот чай не утоляет жажду, а скорее подаёт весть, что ты на пути. Он пахнет дымом, немного копчёной черёмухой, как будто бабушка накрыла на стол и зовёт с порога. Проводник будет неумолим — предложит этот чай каждому, с важностью министра, разливая напиток, который пьётся скорее для общей идеи, чем для вкуса. В этом есть что-то трогательное: ты держишь подстаканник и чувствуешь себя частью чего-то большего.
Один из аспирантов как-то вымученно пытался смотреть в окно, хотя за окном была только ночь.
Первая ночь в плацкарте — это особое испытание для тех, кто ещё не привык к шуму и присутствию других людей буквально в метре от себя. Сперва думаешь, что никогда не сможешь заснуть. Даже не потому, что непривычно, а потому, что напротив кто-то всю ночь храпит, а сверху тихо спускаются странные звуки от двигающегося туда-сюда пассажира. Все мелкие шумы здесь многократно усиливаются и становятся похожи на оркестр. Иногда, кстати, ещё и подкашливает кто-то, словно только что вернувшийся из сибирской зимы.
Однако, к утру это перестаёт иметь значение. Кто-то спускается с верхней полки, кто-то ворчит, отодвигая чужие сумки, кто-то спешно перебирает вещи, чтобы найти зубную щётку и выйти в общий туалет с полным пониманием неизбежности. Плацкарт — он, знаете ли, учит терпению. Вот аспирант, что рядом, попытался было скривить лицо при виде общего туалета, но, вскоре, поняв, что выбор его всё равно не изменит, вошёл внутрь с удушливою покорностью.
Итак, сутки пути позади. Мы пересаживаемся на электричку до станции Симская. Это отдельная «прелесть» российского транспорта: перетаскивать баулы и сумки по перронам, под рёв старых тепловозов, под грохот огромных стальных колес. В электричке нас не ждал ни чай в подстаканниках, ни приглушённые, милые занавески, заменяющие домашний уют, только привычные деревянные лавки, такие, знаете, которые за несколько часов способны превратить пятую точку в неподъёмный камень. Но электричка — это уже знакомое дело, особенно после плацкарта, как будто возвращение домой, только с видом на промзоны и леса.
Электричка заполняется местными жителями, но, разумеется, какую-то долю занимают наши аспиранты — немного побитые плацкартом, немного посеревшие от неизвестности впереди. Профессор, помятый и замкнувшийся в собственных мыслях, сидит в углу и, кажется, внутренне уже жалеет, что не выбрал другую сферу научной деятельности. Аспиранты между тем уже приуныли. Один из них, кажется, обдумывал, как бы вернуться в столичный уют и сменить тему научной работы на что-то более доступное. Взгляд его был полон тоски по тёплым стенам университета.
Пару часов спустя, вымотанные долгой дорогой, мы прибываем на станцию Симская. Здесь, на этой крошечной, слегка обшарпанной станции, где даже табличка «Симская» будто выгорела от времени и забыла своё собственное имя, нас встречает полное отсутствие суеты. Оказывается, место словно замерло, в ожидании кого-то. Никто не торопится. Здесь каждый звук кажется подчеркнуто важным.
Здесь, вдалеке от городской цивилизации, каждый из нас по-своему замолкает.
Да уж, всего-то двенадцать километров по прямой, — подумаешь! Если бы не река Сим, можно было бы махнуть пешком и не заметить, но наша прямая превратилась в целых двадцать с хвостиком, и это при условии, что мы не потеряемся, обходя камни и лесные завалы. Я стоял, опираясь на рюкзак, и мысленно подсчитывал время, которое у нас было. Похоже, где-то к вечеру, может, ближе к закату, если пойдём не очень медленно, мы и приблизимся к месту. Но это «если» отозвалось во мне как лёгкий укол сомнения — оглядывая нашу компанию, я уже представлял, сколько раз придётся делать остановки, поправлять рюкзаки, или просто останавливаться, чтобы дождаться кого-то из аспирантов, кто по привычке забудет, что за лесом нет асфальта.
— Может, заночуем с комфортом? — предложил я, решив, что если дать группе отдых, то первый переход пройдёт спокойнее. Как говорится, лучше заночевать по-человечески, чем потом спасать потерянных в ночи по одной извилистой тропке.
Но профессор посмотрел на меня с усмешкой, словно мой вопрос был лишним, да ещё и с лёгким оттенком пренебрежения. И кто бы мог подумать — слабаком он меня считает! Я, честно говоря, уже представил, как он пожалеет об этом решении. Но спорить не стал, просто пожал плечами и развернулся в сторону тропы, мол, вперёд, господа, держитесь за науку, пока можно.
Итак, мы выдвинулись. Дорога началась, как это обычно бывает, с довольно бодрых шагов и высокого морального духа. Аспиранты шли уверенно, шагая по земле, будто вышли на прогулку по городу, а не в глушь, где одна только трава порой вырастает выше колена. Их ботинки, ещё не успевшие насобирать на себе грязь и пыль, выглядели как-то неестественно новыми, а лица — свежими и полными решимости. Я даже не сомневался, что это всё долго не продержится.
Через минут тридцать один из аспирантов, тот, что был в очках, уже начал оступаться на каждом пятом шаге. Он то и дело цеплялся за корни, старательно перескакивая через камни, как будто боялся, что те вот-вот оживут и бросятся ему под ноги. Второй, кажется, вовсе забыл, что в лесу полагается идти ровно, а не зигзагами. Его рюкзак, похоже, болтался на спине, как привязанный абы как мешок, и при каждом шаге смещался, угрожая его сбросить на бок. Мне даже пришлось пару раз поймать его, чтобы не угодил лицом в траву.
— Так и планируете всю дорогу топтать? — спросил я, делая остановку, чтобы дать им отдышаться. Аспиранты, осознавшие, что поход не будет лёгкой прогулкой, бросили на меня взгляды, полные усталого недоумения. Один из них посмотрел с какой-то жалобной просьбой — мол, может, хватит, может, уже пора развести костёр и устроить привал?
Но никто не решался признаться, что, может, идея с ночёвкой была не такой уж и плохой. Профессор, по-прежнему гордый и слегка раздражённый, молча шёл впереди. Вся эта ситуация, честно говоря, начинала мне казаться чем-то наподобие тренировочного лагеря для начинающих туристов, только без инструктажа и подготовительного периода.