Метель
Шрифт:
«Вот же, гадкий тип!», – мысленно поморщился Пётр. – «По лохматым и сальным волосам вши снуют-ползают. Белые, жирные такие! Лицо, то есть, морда, морщинистая такая, тёмно-коричневая, слегка перекошенная на сторону. Кривой извилистый шрам на подбородке, круглое серое бельмо на правом глазу – как.… Как десять пятирублёвых монет, вместе взятых. Худой очень, но, почему-то, тяжёлый…. А вонь-то какая, мать его! Интересно, чем это он закусывал на последнем привале? Луком, чесноком, дикой черемшой? Так, вроде, зима на дворе…».
– Как-то странно одет наш бродяга. Не находишь? –
– Про последнее твоё слово – на букву «м» – ничего сказать не могу. Не читаю я новомодных и заумных романов. Потому, как времени на них не хватает, – честно признался Денис. – Важных дел невпроворот, не говоря уже об охоте, дружеских кутежах и виршах поэтических…. Одёжка? Совсем обычная – для придорожного татя. Там – купчину заслуженного прирезали. Здесь – обоз с разными тканями разграбили…. Другое странно: крови нет нигде, и никаких следов от пуль-кинжалов не наблюдается. Похоже, что у него голова свёрнута на сторону, только не до самого конца, – приложил указательный палец к шее разбойника. – Живой, бродяга! Эх, жаль, что у меня с собой нет ничего спиртного. Ночью сильно замёрз, и по этой веской причине всё допил, до последней капли. Сразу, глотнув хмельного, наш живописный голубчик пришёл бы в сознание…
– У меня есть кое-что! – усмехнулся Пётр, расстегнул верхние пуговицы тулупчика, достал из внутреннего кармана пол-литровую бутылку с самогоном, презентованную щедрым профессором Иваном Павловичем, и протянул её Давыдову.
– Что это такое, а? И как открыть сию стеклянную ёмкость?
– Натуральный божественный нектар, – кратко пояснил Пётр. – Э-э-э, не надо пробку кусать! Зубы сломаешь! Просто поверни её. Не так! Против часовой стрелки. Против! Вот же, недотёпа гусарская…
Свинтив покусанную пробку, Давыдов недоверчиво поводил-подёргал носом, поднёс горлышко бутылки к губам, сделав два крупных глотка, слегка поморщился, но, в общем и целом, остался напитком – из далёкого двадцать первого века – доволен:
– С «натуральным божественным нектаром», Пьер, ты немного погорячился. Но пойло вполне приемлемое. В том смысле, что бывает и гораздо хуже. Например, ямайский тростниковый ромус, не говоря уже о румынской фруктовой водке…
Мутно-жёлтые капли самогона, очищенного с помощью модульной центрифуги седьмого поколения, коснулись тёмных запёкшихся губ придорожного разбойника. Через две-три секунды его худой кадык судорожно задёргался, визуально превращая жилистую шею в отдельный, полностью самостоятельный и самодостаточный живой организм, живущий собственной жизнью.
– Эй, эй! Хватит, остановись! – всерьёз заволновался Петька. – Не хватало ещё алкоголь – почти благородный – переводить на этого одноглазого клоуна. Самим, чай, пригодится!
– Не переживай, подполковник. На жабинском постоялом дворе такого добра навалом. Или – почти такого. В любом случае найдём, что выпить. Трезвыми не останемся, обещаю…
Сперва у неизвестного
«Надо же, какой красивый!», – мысленно восхитился Пётр. – «Зелёный-зелёный, практически изумрудный…. Впрочем, наша Россия-матушка богата на такие невероятные парадоксы: кровавые убийцы и наглые казнокрады с ангельской внешностью, праведники-уродцы…. Всё по Фёдору Михайловичу Достоевскому…».
– Ну, будешь говорить по доброй воле? – безликим и равнодушным голосом поинтересовался Давыдов. – Или тебе – для начала бойкой беседы – ухо отрезать? Только вот, какое? Правое? Левое? Оба сразу?
– Не надо, барин…ничего отрезать…, – неожиданно улыбнулся ночной придорожный тать. – Лучше дайте…ещё глотнуть вашей бражки. Знатная она у вас…. Никогда не пробовал такой…
– Ага, нашёл дураков, сволочь зеленоглазая! Он выжрет – в одно горло – всё хмельное пойло, а потом примется играть «в молчанку». Проходили уже, как же! В славном 1809-ом году, в пыльной и знойной Молдавии, когда – под начальством незабвенного Кульнева – турка воевали…. Выпить он захотел! Вот же, ушлый народец! Хитрец на хитреце!
– Не, барин, я без обмана…. Всё расскажу, что спросишь…. Дай бражки…. Перед смертью….
Ещё через некоторое время Пётр грустно резюмировал:
– Две трети выхлебал, проглот вшивый, одноглазый! Да, русский человек – задарма и на халяву – всё сожрёт и выпьет, без остатка.
– Сожрёт, выпьет, отрыгнёт сыто и пьяно, «спасибо» не скажет и обматерит ещё – вместо благодарности, – поддержал Давыдов и слегка пнул – носком кожаного сапога с белым меховым кантом-опушкой – разбойника в бок: – Ну, будем петь соловушкой?
– Спрашивай, барин…. Спрашивай…, – с трудом, распространяя вокруг себя сильнейшее самогонное амбре, выдохнул бродяга.
– Ты ведь из банды атамана Швельки?
– Да, милостивец.
– Где он сам?
– Не знаю. Мы тут его и ждали…. Должен был подойти сегодня. С ватагой…
– Велика ли ватага?
– С дюжину будет…. Если кого убили за последние дни, тогда меньше…
– Сколько вас было здесь, в шалаше? И кто вас, кровопийц, так невежливо приголубил?
– Трое нас было, трое. Один убежал…. Спрашиваешь, кто приголубил? Не знаю толком…. Вчера утром к нашему костру подошли мужик и барышня. Одеты не по-нашему, странные такие из себя. Особенно баба…. В купеческой шубе и красных сапогах. А головой похожая на ящерицу.…Или, даже, на Змея Горыныча…. К-ха, к-ха! – разбойник надсадно закашлялся, неловко сплёвывая в сторону ярко-алые кровавые сгустки.
«Опаньки!», – зачарованно обомлел Петька. – «Это же он говорит про Глеба Нефёдова и Ольгу! Ура! Только, вот, где их теперь искать? Может быть, сами найдутся? С такой-то нестандартной внешностью-одеждой…».
Денис бережно и ласково похлопал одноглазого татя по морщинистым щекам:
– Ну-ну, родимый! Не помирай пока. Рановато…. Что дальше-то было?
– Дальше…. Решили мы пощипать немного этих жирных курочек-петушков. А бабу-ящерицу – того самого…
– Продолжай, продолжай!