Метель
Шрифт:
– Хорошо сказано, по-гусарски! – одобрил Петька. – Хочешь служить под началом Дениса Васильевича? Для начала – в качестве верного ординарца-денщика, потом – как пойдёт…
– Я-то хочу. Очень. Только…, – замялся Емеля, отчаянно лохматя свою светлую – с лёгкой рыжинкой – шевелюру. – Вы, барин, меня не обманываете? Замолвите словечко?
– Помогу и замолвлю. Честное гусарское слово! Где, кстати, сейчас находится подполковник Давыдов?
– На жабинском постоялом дворе, вчерась ещё уехали…
– Вот, Емельян, и поезжай – как полностью стемнеет – в Жабино. Найди там Дениса Васильевича, расскажи, что случилось со мной.
– Боязно как-то…
– Истинному гусару страх не ведом! – Пётр сурово и сердито нахмурил брови. – Так, как?
– Всё выполню, Пётр Афанасьевич, не сомневайтесь! Как завечереет окончательно, так сразу же заседлаю лошадку и отправлюсь в Жабино.
– Отправляйся, братец, поезжай! Бог помогает смелым…
Емельян неуклюже, словно бы решаясь на какой-то непростой и отчаянный поступок, потоптался возле дверей, напялил на голову войлочный островерхий колпак и достал из рукава зипуна какой-то маленький прямоугольный предмет. Проигнорировав строгие инструкции Николаича, он смело подошёл к Петру и протянул – на раскрытой ладони – крохотную чёрную пилку с очень мелкими зубьями.
– Эта штука железо пилит, – шмыгнув носом, пояснил Емеля. – Пусть уж будет у вас. Вдруг, я не найду подполковника Давыдова? Или он, к примеру, откажет в помощи – по причине хмельного состояния? По пьяному делу бывает всякое…. Только это…. Вы, пожалуйста, не вздумайте в темноте выходить из кузни наружу. Княжеские собаки, которых на ночь спускают с цепей, они страх какие злые и голодные. Вмиг порвут на лоскуты, опомниться не успеете.
– Это что же, мне надо перепилить цепи? – засомневался Петька, забрав пилку из мальчишеской ладошки. – Толстоваты они, на мой взгляд.
– Нет, цепи тут не причём. Заклёпки надо спилить кандальные. Вот и вот…. Ладно, пойду я, уже темнеет…
Запалив две тонкие восковые свечи и подбросив в печную топку свежих берёзовых дровишек, Емеля ушёл. Пётр плотно перекусил, а с сонным медовым питьём решил быть поосторожнее, ограничившись двумя-тремя скупыми глотками.
«Придётся потерпеть, братец мой!», – наставительно поучал опытный внутренний голос. – «Сейчас нам с тобой не до сна. Завтра Ольга и Глеб уедут на медвежью охоту. Найдёт парнишка Давыдова? Не найдёт? Неизвестно…. Так что, надо без устали пилить, пилить и ещё раз – пилить…. Дабы к нежному (или там, к хмурому и ветреному) зимнему рассвету – в любом раскладе – освободиться от кандальных оков и повстречаться-переговорить с Глебом. То бишь, с князем Нефёдовым. Иначе, труба-дело…. Пилите, Шура, пилите!».
Легко сказать – «пилите». А, вот, собственно, пилить – было совсем даже непросто и откровенно дискомфортно. Кандальные заклёпки оказались стальными и не желали сдаваться без боя. Кроме того, полотно пилы очень быстро натёрло – на обеих руках – большие и указательные пальцы, на которых вскоре весело запузырились крупные розовые мозоли.
– Вот же, недотёпы! – недовольно ворчал Пётр, отчаянно дуя на свежие болячки. – Могли же полотно пилы закрепить-вмонтировать в какую-нибудь дельную ручку…. Русская безалаберность, мать её! Узнаю…
Потом – нежданно – разболелась голова, в ушах стало неприятно и нудно покалывать.
«Это, наверное, от постоянного и гадкого шума», – высказал предположение внутренний голос. – «Пила визжит и скрипит –
Заклёпок было всего четыре: по две на каждом составном железном кольце – по числу ног, на щиколотках которых эти широкие и неровные кольца и были заклёпаны. На первую заклёпку ушло минут тридцать пять, а, вот, на вторую – уже добрых полтора часа. Ладони рук горели огнём, одна из мозолей лопнула, на некрашеный пол закапала кровь.
Пользуясь тем обстоятельством, что правая нога освободилась, он подошёл к чугунной конструкции, к которой была прикреплена (заклёпана) вторая кандальная пара.
– Странная и непонятная штуковина, – решил Пётр. – Какой-то диск большого диаметра с редкими проушинами по краю. К одной из таких проушин и крепятся полукольца кандалов. Что это такое? Может, составная часть мельничных жерновов? А в эти самые проушины потом сыпется вниз размолотое зерно, то есть, уже готовая мука? Но, причём здесь чугун? Ерунда ерундовая! Ничего не понимаю…. Может, это и не чугун вовсе, а неизвестный металл – насквозь космического происхождения? В том смысле, что данный диск – самое элементарное НЛО? То бишь – по профессору Гафту – АПВ?
Рядом с тяжёленным диском обнаружился увесистый кузнечный молот на толстой и короткой рукояти, с помощью которого, очевидно, и осуществлялся процесс клёпки.
– Если этим молотом от души постучать-поколотить по ободу проушины, то чугун (он же, как всем известно, ломкий и хрупкий!) может треснуть, – сообразил Петька. – Ну, её, эту дурацкую пилку! Маета одна…. Да ещё мозоли – плюсом – к ней. Попадёт ещё, не дай Бог, грязь в прорвавшийся мозольный пузырь, начнётся столбняк, плавно перетекающий в смертельно-опасную гангрену…. Тьфу-тьфу-тьфу! – трижды сплюнул через левое плечо, торопливо подошёл в стене и постучал костяшками пальцев по чёрному бревну…
Вернувшись к чугунной конструкции, он ладонями крепко обхватил рукоятку кузнечного молота, примерился, чуть согнув ноги в коленях, размахнулся от души и ударил.
– Бам-ба-бам! – помещение кузни наполнилось оглушающим гулом-звоном.
Пётр тут же отбросил молот в сторону и зажал уши ладонями.
«Придётся, всё же, снова воспользоваться услугами пилы», – посоветовал внутренний голос. – «Во-первых, с кузнечным молотом можно запросто оглохнуть. А, во-вторых, эти громкие звуки могут долететь до поместья, в том числе, и до крестьянских избушек-хибар. Приковыляет ещё старик Сидор и, вспомнив о данной Николаичу клятве, отберёт пилку, предварительно созвав на помощь многочисленных домочадцев. Навалятся скопом, повалят на пол, поставят на кандальные полукольца свежие заклёпки. Да и Емельяну, наверняка, достанется на орехи…».
Прикрыв глаза и закусив губу, Пётр упрямо пилил и пилил, делая редкие и короткие перерывы. По лицу бодро тёкли струйки холодного пота, ладоней рук он уже не ощущал, понимая только, что они сильно кровоточат, нещадно пачкая, при этом, одежду и пол.
Свечи, слегка потрескивая, догорали, за бревенчатыми стенами кузни тихонько напевала – о чём-то бесконечно печальном и вечном – метель. Петька, безвольно уронив руки, устало прислонился затылком к стене. Пальцы – сами собой – разжались, пилка с глухим стуком упала на доски пола. Оставалось перепилить примерно половину последней, четвёртой заклёпки, но сил уже не оставалось…