Метель
Шрифт:
Мадам Изольда встревоженно подняла голову и глянула поочерёдно на обоих сослуживцев, словно для того, чтобы убедиться, что слова Хохлова об испытаниях – всего лишь фигура речи. Но оба сослуживца были торжественно-серьёзны.
Грегори закусил губу.
Рука Хохлова дрогнула и обронила на белоснежную скатерть капельку
Словно кровь.
Глава 4. Юнга
1
Жареным напахнуло сразу же, едва Влас отворил дверь с крыльца в сени. На мгновение он задержался на пороге, ловя запах ноздрями, безошибочно определил – скородумка-чирла на топлёном сале с оленьей грудинкой. У нас гости? – мелькнула мгновенная мысль.
Дверь в жило была отволочена настежь по летнему теплу.
Шагнул через порог и понял, что не ошибся.
За столом в красном углу сидели двое. Один – спиной к двери, и по спине этой Влас сразу же узнал отца. Второго, который сидел в углу под самыми иконами (почётное место!) он тоже знал.
Лейтенантские эполеты, тёмно-синий мундир нараспашку, рядом на лавке – суконная фуражка. Знакомые очертания лица, – высокие брови, резко очерченные скулы и запавшие щёки, прямой нос с фигурно вырезанными крыльями, холодные голубые глаза. И главные отличия от среднего брата – светлые, недавно проросшие усы, волевой подбородок (у того – мягкий, совсем ещё мальчишеский).
Старший лейтенант Завалишин. Николай Иринархович.
Заслышав шаги, отец обернулся и встретил Власа весёлой улыбкой (а то и не просто весёлой, а и чуток навеселе, пожалуй). Так оно и есть, – вон на столе высится полупустой пятериковый полуштоф зелёного стекла 28 .
–
– Здравствуйте на все четыре ветра, господа офицеры, – церемонно поклонился Влас, хотя больше всего ему хотелось сейчас расплыться в улыбке. Мать следила за ними от печи, скрестив руки на груди и то и дело кося взглядом на устье печи, где из-за заслонки тянуло жаром, и сочился запах той самой чирлы.
28
Пятериковый полуштоф – 0,61495 литра.
– Не стоит церемониться, – добродушно ответил Завалишин – он был старшим в чине. Отец, всего лишь мичман, смолчал, только опять добродушно ухмыльнулся. – Присядь-ка с нами, если отец не возражает.
– Не возражает, – кивнул Смолятин-старший, и Влас внезапно понял, что эта его пьяненькая ухмылка на деле – не больше, чем маска. С чего бы это он? – поразился Влас, но думать про это было сейчас некогда.
Он осторожно примостился за стол у самого края. На шитой небелёной скатерти – две глубокие каповые миски с грязными ложками, крупно нарезанный ржаной хлеб, чашка с крупной солью, сероватой и не очень чистой, молодой лук – зелёные перья с белой головкой, первые огурцы, пупырчатые, в мелких капельках воды, прошлогодняя квашеная капуста в глубокой миске – из погреба, с ледника. Влас со вкусом облизнулся, и мать тут же, словно только того и ждала, положила перед ним ореховую ложку и поставила каповую миску с густо парящими щами, где сквозь капли жира просвечивали волокна мяса и лохмотья капусты. Смолятин-младший черпанул ложкой, глотнул обжигающие щи, и, спохватившись, глянул поочерёдно на отца и на старшего лейтенанта. Что-то они ему скажут?
Конец ознакомительного фрагмента.