Метеор
Шрифт:
Писатель раздраженно фыркнул. Нет, это хворое чучело попросту невыносимо. Еще бы не раскалено, если известно, что пилот сгорел заживо. А у этого полосатого пугала не нашлось даже словечка сожаления. Впрочем, кое в чем он прав: зачем пострадавший летел в такую бурю?
— Любопытно!.. — бормотал ясновидец. — Да еще издалека! Пересек океан. Странно — человек всегда сохраняет отпечаток тех мест, где он только что был. Этот человек несет на себе отпечаток морских просторов.
— По чему же это заметно?
Ясновидец пожал плечами.
— Просто отпечаток моря и далей… Он, должно быть, много путешествовал.
— Это вы могли бы узнать и сами, — сказал писатель предельно язвительным тоном.
— А как узнать? Ведь он в беспамятстве и ничего не сознает? Могли бы вы прочитать закрытую книгу? Это, правда, возможно, но трудно, чрезвычайно трудно.
— Читать закрытую книгу? — проворчал писатель. — Я бы сказал, что такое занятие по меньшей мере ни к чему.
— Для вас, — сказал ясновидец, скосив глаз куда-то в угол. — Да, вам это ни к чему. Вы писатель, не правда ли? Так будьте довольны, что вы не нуждаетесь в точном мышлении и не пробуете читать закрытые книги. Ваш путь легче.
— Что вы имеете в виду? — писатель воинственно подался вперед.
— Именно то, что сказал. Сочинять и познавать — разные вещи.
— А вы именно тот, кто познает, не так ли?
— На сей раз вы угадали, — ответил ясновидец и кивнул, как бы поставив носом точку и прекращая этим разговор.
Писатель усмехнулся.
— Мне кажется, у нас едва ли найдется общий язык, а? Это правда, я ведь только сочиняю, выдумываю, что мне взбредет в голову, верно? Из чистой блажи и прихоти.
— Я знаю, — перебил его ясновидец, — вы тоже думали о человеке, упавшем с неба. Вы тоже представляли себе его над океаном. Я знаю. Но вы пришли к этому логическим путем: большинство авиалиний ведут к портам. Абсолютно поверхностное заключение, сударь. Из того, что он мог перелететь океан, не следует, что он действительно его перелетел. Типичное non sequitur [3] . Действительность нельзя подменять возможностью. Но знайте же, — сердито воскликнул ясновидец, — этот человек действительно прилетел из-за океана. Я это знаю.
3
Ложное заключение (лат.).
— Откуда?
— Очень просто: из анализа впечатлений.
— А вы его видели?
— Нет, не видел. Мне не нужно видеть скрипача, чтобы знать, что он играет.
Писатель в раздумье погладил затылок.
— Впечатление моря… У меня оно, наверное, возникло потому, что я вообще люблю море. Но я не думаю сейчас о морях, которые я видел. Мне грезится море, теплое и густое, как масло; у него жирный блеск. Оно покрыто водорослями и похоже на луг. Иногда из воды выскакивает что-то блестящее и тяжелое, как ртуть.
— Это летучие рыбы, — откликнулся ясновидец, словно отвечая на собственные мысли.
— Черт вас побери! — пробормотал писатель. — Вы правы, это в самом деле летучие рыбы!
IV
С тех пор как ушел хирург, прошло немало времени. Наконец он вернулся и рассеянно проворчал:
— А, вы еще здесь!
Ясновидец уставился в пространство, куда был устремлен его меланхолический нос.
—
4
Перелом ключицы (лат.).
— Совершенно верно, — задумчиво согласился хирург. — Надежды мало. А вы-то откуда знаете?
— Вы сейчас думали об этом, — ответил ясновидец, словно оправдываясь.
Писатель нахмурился. Ну тебя к черту, фокусник.
Не собираешься ли ты поразить меня своим трюком?
Да если бы ты даже угадывал чужие мысли слово за словом, я тебе не поверю, не жди.
— Собственно, кто он такой? — спросил он, чтобы переменить тему разговора.
— Кто его знает, — ответил доктор. — Документы сгорели. В карманах у него оказались французские, английские и американские монеты. И голландские центы. Может быть, он летел через Роттердам? Но это был не рейсовый самолет.
— А сам он ничего не сказал?
Хирург покачал головой.
— Где там! Полная потеря сознания. Я не удивлюсь, если он вообще больше не заговорит.
Наступила гнетущая пауза. Ясновидец встал и поплелся к дверям.
— Закрытая книга, а? — произнес он.
Писатель мрачно смотрел ему вслед, пока тог не исчез в коридоре.
— Вы действительно думали так, как он сказал, доктор?
— Что?.. А, ну да, разумеется. Это диагноз, который я только что продиктовал. Не нравится мне такое чтение мыслей. Ведь это разглашение врачебной тайны.
Этим, по-видимому, для него вопрос был исчерпан,
— Да ведь он шарлатан! — не сдержался писатель. — Никто не может читать чужие мысли. В какой-то степени их можно разгадать логическим путем… Вот, например, когда вы вошли, я сразу понял, что вы думаете о… человеке из самолета. Я видел, что вы озабочены и в чем-то сомневаетесь, что положение больного очень серьезно. А, — подумал я про себя, — погоди-ка, наверно, у этого пациента повреждены внутренние органы.
— Как вы узнали?
— Путем логических умозаключений. Я вас знаю, доктор, вы не рассеянный человек. Но когда вы вошли, то сделали вот такое движение, будто расстегивали операционный халат, которого на вас уже не было. Ясно, что мысленно вы еще были около пациента. Понятно, — сказал я себе, — что-то не дает ему покоя. Наверно, то, что он не мог ни видеть, ни прощупать вернее всего повреждение внутренних органов.
Хирург хмуро кивнул.
— Но ведь я на вас смотрел, — продолжал писатель. — В этом весь фокус: смотреть и рассуждать. Честная работа. А ваш кудесник, — презрительно проворчал он, — смотрит на кончик своего носа и рассказывает, о чем вы думаете. Я внимательно следил, он даже не взглянул на вас. Просто… противно!
И снова тишина, лишь за окном завывает ветер.
— Вы и сейчас думаете о раненом, доктор. Скажите, в нем есть что-то особенное, да?
— У него ведь нет лица, — тихо ответил хирург. — Сильные ожоги… Ни лица, ни имени, ни сознания. Если бы я хоть что-нибудь мог узнать о нем!