Метка
Шрифт:
– Леора, – хрипло выговорил папа, – это тебе. Помни, Леора… Ведь ты не забудешь меня? Пожалуйста, помни обо мне. – На его глазах выступили слёзы, и он умоляюще добавил: – Остерегайся пустых, будь начеку, мой огонёк, моя Леора. Я кивнула и, всхлипывая, прошептала в ответ:
– Обещаю.
Плотно сжав губы, мама развязала кожаный шнурок, и папа протянул мне амулет. Я погладила отполированный кусочек дерева, и по моим щекам скатились слезинки. Папа повернул голову и до самого последнего вздоха смотрел на маму. Он покинул мир живых, слыша мамины слова: «Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя…» – и ощущая ладонью её поцелуи.
И он ушёл. Вот так просто. Солнце потускнело. Свет истинной добродетели покинул
Потом пришли бальзамировщики. Окропили тело маслом и благовониями, завернули в синее покрывало и унесли папу, словно короля. Для меня папа всегда был королём. Ещё несколько дней я приходила в его комнату и вдыхала аромат священных благовоний. Если бы только я могла вдохнуть папу по частичке, а потом выдохнуть обратно! Он со смехом вырвался бы на свет, стал самим собой…
К нашей следующей встрече папина жизнь уже превратилась в книгу. Он вернётся домой после церемонии взвешивания, когда его душу признают достойной. А пока увидеть папу разрешалось в музее. Мы вошли туда в янтарных лучах заката. Нам с мамой позволили прийти после закрытия, чтобы побыть с ним без посторонних. В небольшой комнате, где стоял запах старинной деревянной мебели и благовоний, мы увидели папу в новом образе. Нам принесли небольшой четырёхугольный ящичек, в котором помещалась книга из папиной кожи. Широко раскрыв глаза, мама застыла у моего плеча. Со дня папиной смерти она пребывала в напряжении, то и дело готовая сорваться, будто не охваченная горем, а раздражённая и рассеянная. Иногда она замирала, вглядываясь в пустоту и сжав руки так, что белели костяшки пальцев. Я понемногу вскипала от этой её рассеянности. Откуда у меня силы заботиться о маме? Только не сейчас. Мне была нужна моя спокойная, уверенная в себе мама, которая всегда находи! правильные слова.
Мы открыли ящичек, и запах воска и благовоний пронёсся по комнате, словно поднимая тост за папу. Вот он, с нами. Кожа аккуратно развёрнута, некоторые знаки немного съёжились. Мы переворачивали страницы, вновь ощущая шероховатость папиных предплечий, гладкую кожу спины. Каждая неподвижная страница рассказывала его историю. Сначала мама нервничала, но с каждой перевёрнутой страницей к ней возвращалось спокойствие. Обложка получилась из кожи плеч. Здесь наше изображение и знак папиного рождения – его имя, Джоэл Флинт. Хорошее название. Хороший человек. Приятно познакомиться. Мы перевернули страницу и увидели семейное древо, которое было у папы на спине. Здесь можно прочесть историю его семьи – узнать о маме и обо мне, двух девушках, похитивших папино сердце. Я отыскала своё имя и провела пальцем по буквам, повторяя все изгибы. Некоторых знаков я не видела с детства. Они поблёкли, потускнели от времени.
Мы перевернули страницу. Мама засмеялась и закрыла глаза.
– Отвернись, Леора, не смотри, – заливаясь краской и пряча улыбку, попросила она.
Мне и правда не следовало видеть изысканный и нежный цветок, который когда-то прятался у папы на ягодице. В книге цветок был просто частью папы, но все же тайной его частью. Это был знак супружества моих родителей. Каждый год цветку прибавляли новые лепестки. Он рос, как росла их любовь. В мамином смехе зазвенели слёзы, и она зажала рот ладонью, словно не давая прорваться горю и вспоминая о поцелуях, которых ей так не хватало.
Мы перевернули страницу.
Глава вторая
На следующее утро мама отправляется на работу. Она говорит: пора, надо возвращаться к нормальной жизни или хотя бы понять, что станет для нас нормальным. Для мамы вообще очень важен привычный уклад
Иду по тротуару, разорванному кое-где корнями деревьев, и думаю, когда же назначат день взвешивания папиной души. Приготовления, на которые уходит больше всего времени, за месяц со дня папиной смерти уже закончили: кожу сняли, выделали и сшили в книгу. Теперь осталось дождаться, пока в правительстве прочтут папину книгу и вынесут вердикт, а потом состоится церемония. Я просто хочу, чтобы папа вернулся к нам домой.
На церемонии взвешивания объявляют окончательное решение о судьбе каждой души. Папину книгу изучат и решат, достойно ли он прожил свои дни. Достойные вернутся домой, к семье, чтобы встать рядом с предками, где их книги будут читать и помнить вечно, а их души обретут после смерти покой. Души недостойных сгорят в пламени вместе с книгой. Никогда не видела, как это происходит, но говорят, что запах горящей кожаной книги врезается в память навсегда. С папой такого не случится. Он прожил прекрасную, достойную жизнь.
Ближе к центру улица сужается, на тротуаре двоим не разминуться. Шагая по пыльной дорожке, украдкой заглядываю в окна выстроившихся рядами неуклюжих разноцветных строений. В детстве я придумывала о таких улицах всякие истории: будто однажды какой-то великан схватил дома и стиснул, сделав их совсем узкими и накрыв шаткими крышами разной высоты. Теперь, заглядывая в квадратные окна с частыми переплётами и воображая, кто там живёт, я придумываю другие истории. Незадёрнутые шторы – словно приглашение к знакомству. Засмотревшись, едва не налетаю на мужчину, обрывающего сухие лепестки герани в оконном ящике. Ступив одной ногой с тротуара, быстро огибаю неожиданное препятствие и вдыхаю горький аромат умирающих цветов.
Иду дальше, мысленно листая папину книгу, и беспокойство постепенно отступает. Как прекрасно было вчера вечером увидеть книгу! Там, в музее, мама очень изменилась. Она так громко вздохнула над последней страницей, что я было встревожилась, но потом заметила, что мама улыбается. И было чему – в папиной книге такая хорошая история! Любая книга повествует о чьей-то жизни. Читатели взвесят добро и зло и решат, достойный ли ты человек. Всё самое важное навечно записывают на коже, иначе память останется в душе, а никто не хочет, чтобы душа сгибалась от тяжести, будь то груз гордости за добрые дела или вина за проступки. Знаки ставят на телах, чтобы не обременять воспоминаниями души. После смерти помнят только достойных, в ком добро перевесит зло, а душа останется свободной.
Я улыбаюсь при мысли о чистой папиной душе, её не могут не признать достойной. Скорее бы церемония взвешивания.
Папа работал обрядчиком, одним из тех, кто снимает кожу с тел после смерти. Наверное, с его тела кожу осторожно сняли его друзья и передали её дубильщикам. Когда-то папа изо дня в день делал то же самое для их любимых и бессчётного числа незнакомцев.
Моя мама – чтец, она читает знаки. Это не просто работа, скорее – призвание. Лишь немногим дано безошибочно прочесть значение рисунков на коже, понять их более глубокий смысл. Посмотрев на семейное древо, мама скажет, кого из детей любят больше. По знакам взросления на руке поймёт, какой год выдался для вас самым трудным. Метки сданных экзаменов откроют, честно ли вы готовились к проверке. Чтецами восхищаются, но их и побаиваются. Однажды мама сказала, что у каждого есть тайны, которые хочется скрыть.