Меткая Пуля
Шрифт:
Вождь выступил на три шага вперед, почтительно поклонился графу и сказал ему со смирением:
— Да простит мой отец своим детям, они не знали его, но отец мой велик, его могущество неизмеримо, благость его бесконечна, он забудет то, в чем они могли оскорбить его.
Изумленный этой речью, Меткая Пуля дословно перевел ее графу, простодушно сознавшись при этом, что ничего не понимает.
— Просто струсили, — ответил граф, улыбаясь.
— Гм! — пробормотал охотник. — Что-то неясно, тут кроется другое. Но это все
Тут он обратился к Серому Медведю:
— Великий вождь бледнолицых доволен покорностью своих краснокожих детей, — сказал он, — и прощает их.
Вождь сделал движение, выражавшее радость.
Три человека прошли между расступившимися индейцами и углубились в чащу леса, ничем не потревоженные в своем отступлении.
— Уф! — воскликнул Меткая Пуля, как только увидел себя в безопасности. — Отделался! Но, — прибавил он, качая головой, — что-то удивительное кроется за всем этим чего я понять не могу.
— Теперь, любезный друг, — сказал граф, — вы вольны идти куда вам угодно.
Охотник задумался.
— Ведь я вам обязан жизнью, — сказал он минуту спустя, — я вас не знаю, но вы мне кажетесь славным малым.
— Вы льстите мне, — заметил граф, улыбаясь.
— Ей-Богу, нет, говорю, что думаю. Если вы согласны, мы не расстанемся, по крайней мере, пока я не сквитаюсь с вами и в свою очередь не спасу вам жизнь.
Граф протянул ему руку.
— Благодарю, друг мой, — сказал он с чувством, — я принимаю ваше предложение.
— Значит, по рукам! — весело вскричал охотник, пожимая руку графу.
Условие было заключено.
Меткая Пуля сперва привязался к графу из чувства благодарности, но вскоре стал относиться к нему с отеческой любовью. Однако он все-таки не понимал молодого человека, который всегда поступал, точно он находился во Франции, и то и дело своей смелостью и решительными действиями опровергал весь опыт охотника относительно индейцев.
Дошло до того, что канадец, суеверный, как все примитивные натуры, стал подозревать, что жизнь графа как будто заговорена, так часто он выходил целым и невредимым из положения, где всякий другой неминуемо должен был погибнуть.
Разумеется, ему уже ничего не казалось невозможным с подобным товарищем, и самые поразительные предложения со стороны графа он находил очень простыми и естественными, тем более что всегда по какой-то непостижимой случайности и против всякого ожидания успех венчал все его предприятия.
Индейцы словно сговорились между собой отказаться от борьбы с ними и даже избегать встречи. Если порой они попадались им на глаза, то к какому бы племени не принадлежали, они рассыпались перед графом в изъявлениях уважения и в разговорах с ним обнаруживали страх и вместе с тем любовь, которую охотник тщетно силился уяснить себе, а между тем никто из краснокожих не хотел, а может быть, и не мог ничего объяснить ему.
Такое положение вещей
После этих объяснений, необходимых, чтобы понять дальнейший ход событий, мы вернемся к нашему рассказу.
ГЛАВА II. Найденный след
Трое наших путешественников, вероятно, долго еще оставались бы погружены в тихое наслаждение послеобеденного отдыха, когда со стороны реки внезапно послышался легкий шум, заставивший их вернуться к действительности.
— Что это? — спросил граф, сбивая ногтем пепел со своей сигары.
Меткая Пуля вскочил, скользнул в кусты, посмотрел с минуту и небрежно вернулся на свое место.
— Ничего, — сказал он, — два каймана возятся в иле.
— А! — отозвался граф.
Наступила минута молчания, во время которой охотник прикидывал в уме длину тени, отбрасываемой на землю деревьями.
— Уже за полдень, — наконец сказал он.
— Вы полагаете? — спросил молодой человек.
— Не полагаю, а знаю точно, граф. Де Болье сел.
— Любезный друг, — обратился он к Меткой Пуле, — сколько раз я просил, чтобы вы не называли меня ни графом, ни господином де Болье, мы здесь не в Париже, черт возьми!
Не в Сен-Жерменском предместье! Какой смысл уединяться среди этой величественной природы, если аристократические титулы преследуют меня даже здесь? Что Ивон величает меня сиятельством, это понятно, он старый слуга и отделаться от укоренившейся привычки ему чересчур трудно. Но вы же совсем другое дело, вы — мой друг, мой товарищ. Называйте меня Шарлем или Эдуардом, как заблагорассудится, но отбросьте, пожалуйста, все титулы, разговаривая со мной.
— Хорошо, — ответил охотник, — я постараюсь, граф.
— Опять, черт возьми! — вскричал молодой человек со смехом. — Вот что надо сделать: если вам так трудно звать меня по имени, то называйте меня тем прозвищем, которое дали мне индейцы.
— О, как можно! — вскричал охотник.
— Какое же прозвище дали они мне, Меткая Пуля? Признаться, что-то я не припомню.
— Я никогда не осмелюсь, граф…
— Что такое?
— Эдуард, я хотел сказать.
— Так-то лучше, — с улыбкой похвалил де Болье, — но я все-таки хочу знать свое прозвище.
— Они назвали вас Стеклянным Глазом.
— Стеклянным Глазом? — повторил молодой человек и расхохотался. — Только индейцы способны на такие выдумки.
— О! — возразил охотник. — Индейцы вовсе не таковы, какими вы их считаете. Они хитры как черти.
— Полноте, Меткая Пуля, я всегда подозревал, что краснокожие — ваша слабость.
— Но ведь я их отъявленный враг; я сражаюсь с ними больше сорока лет.
— Потому-то именно, что вы их отъявленный враг и что сражаетесь с ними более сорока лет, вы и отстаиваете их.