Метод Кавана
Шрифт:
За мыслями о рабочих вопросах не замечаю, как проваливаюсь в сон. Что удивительно, мне даже удается нормально выспаться и утром не чувствовать себя разбитой. Сразу же после быстрого завтрака, отправляемся к машине, которую вставший пораньше Маттео предусмотрительно заправил. Мельком отмечаю, что внедорожника Хоффмана на парковке уже нет, но не говорю об этом Рори, чтобы не выводить из себя.
Как только высокий забор, окружающий оплот, остается позади, ведущий машину Маттео подает голос:
– Если все пойдет нормально, к полудню доберемся.
– Отлично, Кэсс как раз успеет заглянуть
– Что ты прицепилась к нему? – раздосадовано спрашивает Кассандра.
– А к кому мне еще цепляться, если ты спишь только с ним? У вас, считай, отношения. Хоть кто-то среди нас ведет праведный образ жизни. Да, Тео?
– Не втягивай меня в это, – отзывается он.
– Нет у нас никаких отношений, – в тот же миг отвечает Кэсс.
– Ладно, отрицайте очевидное сколько вам угодно, – бурчит Рори и переключается на тему того самого бара, что обсуждала вчера с Маттео.
Слушаю их болтовню, отстраненно глядя в окно. В боковом зеркале вдруг замечаю движение и приглядываюсь чуть внимательнее.
– Серая на хвосте, – сообщаю минут через десять преследования.
Похожая на облезлую собаку тварь как раз скрывается за кустами, чтобы выскочить с другой стороны и еще быстрее помчаться следом.
Маттео отрывает взгляд от дороги, переводит его на зеркало заднего вида и ворчит:
– Рори, сядь нормально, из-за твоей головы я ничего не вижу.
Оборачиваюсь. Аврора стоит коленями на сиденье и смотрит в окно багажника. Проигнорировав слова Маттео, она спрашивает:
– Убрать ее сейчас?
– Не будем останавливаться, – возражаю я. – Убьем возле перехода.
Рори плюхается на место и передергивает плечами.
– Как скажешь.
Некоторое время едем в блаженной тишине, перебираю в голове, когда такое было в последний раз, но не могу вспомнить случая, чтобы Аврора молчала дольше нескольких минут. Медленно поворачиваю голову и встречаюсь с взглядом Кэсс. Она удивленно округляет глаза и жестом указывает на задумавшуюся Рори. Усмехаюсь и возвращаюсь в исходное положение, чтобы не спугнуть наверняка недолгое затишье.
К моему удивлению, до перехода, в целях безопасности расположенного на значительном расстоянии от стены, добираемся в том же состоянии. Рори выныривает из затянувшихся мыслей только когда Маттео сбрасывает скорость до минимума.
– Уже приехали? – изумляется она. – Я и не заметила. Дани, у тебя там есть вода?
Передаю назад полупустую бутылку и вытаскиваю пистолет из кобуры ровно в тот момент, когда внедорожник полностью останавливается.
– Беру серую на себя, – сообщаю я, покидая салон.
– Принято, – отвечает Маттео, тоже выбираясь наружу, и идет избавляться от прикрытия.
Кэсс и Рори отправляются помогать. Им предстоит убрать маскировочную сеть и открыть проем, ведущий в подземный тоннель, протяженность которого составляет минимум десять километров, а из него в гараж, находящийся уже под городом.
Как только серая подбирается на расстояние выстрела, жму на спусковой крючок, отправляя тварь в пепельный очаг, расположенный к северу отсюда. Оглядываю местность и убедившись, что серая была одна, подхожу к горстке пепла – тому,
Вместе справляемся за считанные минуты. Маттео загоняет внедорожник в тоннель, после чего возвращаем маскировку на место. Про этот тоннель мне рассказала Мэй всего через несколько недель после того, как приняла в группу. Им пользуется добрая половина контрабандистов, которым нужно покинуть пределы Адемара незамеченными, а затем с теми же предосторожностями вернуться.
В гараже оказывается пусто, что неудивительно в светлое время суток. Оставляем машину на обычном месте, Маттео собирается вернуться за винтовками к вечеру, а вот кейс с обсидиановыми дисками я забираю сразу. Выход из гаража находится в заброшенной части города, состоящих из аварийных зданий, которые давно пора снести и заменить новыми, но власти никак не займутся этим, продолжая облагораживать более востребованные районы.
Беспрепятственно выбираемся на поверхность, преодолеваем несколько кварталов, поросших травой и кустарниками, а также местами заваленных мусором после вечеринок молодежи, шастающей тут ночами.
Доходим до оживленной улицы и по очереди сливаемся со спешащей по своим делам толпой, заранее условившись встретиться завтра.
По дороге раздумываю, стоит ли пойти сразу к Шону или лучше заглянуть домой. Выбираю второе. Мне не помешает переодеться в чистое и перекусить, потому что рассиживаться у брата я не планирую. Вечером еще много дел.
Иду привычным путем, минуя несколько жилых высоток и бесконечные магазины со всем, что только душа попросит – от еды и алкоголя, до одежды и обуви.
Дохожу до своего дома – двадцатиэтажного здания, которому как внутри, так и снаружи требуется хотя бы косметический ремонт. Оказавшись в своей небольшой квартире на третьем этаже, состоящей из одной комнаты, кухни и совмещенного санузла, наконец выдыхаю и расслабляюсь. Открываю окна на проветривание, принимаю душ и переодеваюсь. Быстро пообедав, решаю не тянуть и сразу же отправляюсь к Шону. Время еще раннее, нет и четырех пополудни, вряд ли он сейчас в одном из своих клубов, поэтому перехожу через дорогу и шагаю в сторону жилища брата. Его дом располагается всего в двух кварталах от моего, поэтому прогулка выходит недолгой. Но в глаза сразу же бросается разница. Квартал брата более ухоженный, здания со свежим ремонтом, а люди такие пафосные, что смешно.
Проходя по знакомому маршруту, вдыхаю привычный аромат выпечки из крошечной пекарни на углу, то и дело натыкаюсь на бегающих детей. Школьные занятия закончились, и наступило время игр до тех пор, пока не взыграет совесть или, что хуже, пока родители силой не загонят домой. Отовсюду доносятся крики и свист, едва успеваю маневрировать, чтобы не быть сбитой с ног. Подростки постарше, как обычно, облюбовали трехъярусные широкие ступени, которые уличные торговцы иногда используют как прилавки. Я никогда не была среди этих детей, потому что выросла в другой части города и крутилась в иных кругах. Но лучше бы здесь. Была бы более готова к той жизни, когда оказалась отринута принципиальным дедом, не желавшим признавать ничье мнение, кроме собственного.