Методика обольщения
Шрифт:
— Это мой дом, Алан. Зачем тебе туда ползти, тем более на коленях? Ползи на чем хочешь и куда хочешь, а меня оставь в покое.
— Не оставлю! — выкрикнул Алан, и в следующую секунду действительно плюхнулся на колени на еще не просохший асфальт, поймав и вторую ее руку. — Делай со мной что угодно, только прости. Я люблю тебя. Я больше всего на свете боюсь тебя потерять, хотя и сделал вчера все, чтобы это произошло. Потому что я ревнивец, эгоист и грязная, тупая скотина! Ну, тресни меня, выскажи все, что ты обо мне думаешь! Хочешь, я каждый день буду носить тебя до дому на руках? Хочешь, я десять — нет, двадцать раз подряд прослушаю песенку про колокольчики?
Теперь он мог поклясться, что Дорис едва уловимо улыбнулась. В ее глазах вспыхнули знакомые бесовские искорки, и она стала немножко похожа на саму себя.
— Если ты сейчас же не встанешь, то заработаешь воспаление коленных чашечек. Думаешь, мне очень хочется петь песни обезножевшему калеке?
Алан ощутил, как огромный кусок льда с острыми краями, тяжело лежавший в груди со вчерашнего дня, начал стремительно таять. Он неловко поднялся, все еще держа Дорис за руки.
— Можно я доведу тебя до дому?
— Ох, Алан, вот цена ваших, мужских, обещаний! Пять минут назад ты хотел ползти к моему дому на коленях, две минуты назад собирался нести меня туда на руках, а теперь намерен просто пойти? Ну, иди… Но только до дома. И не рассчитывай на ужин: вчера я приготовила специально для тебя парную телятину с горошком, а теперь съем ее сама. Из принципа.
Ступив на каменную дорожку, которую он не чаял уже больше увидеть, Алан подумал, что готов перецеловать каждую плиточку. У дома он немного помедлил. Но Дорис, войдя, оставила дверь открытой, и он последовал вслед за ней. Когда он вошел, она неожиданно резко обернулась:
— Знаешь, Алан, я никогда не простила бы тебя, если бы ты обвинил меня в том, что я связалась с тобой по карьерным соображениям. К счастью, у тебя хватило ума не сказать мне ничего подобного. Но ведь ты наверняка и об этом думал?
— Нет, — мгновенно ответил Алан, остановившись. Ее силуэт, чуть подсвеченный неверной синевой уличных фонарей, расплывался на фоне черной стены. — Эта мысль не пришла мне в голову. Я недостаточно умный.
Несколько секунд они молча стояли в темноте друг напротив друга. Алан не двигался с места, впитывая почти физическое ощущение близости ее тела, тепла ее дыхания. Ему казалось, пространство между ними так сгустилось, что сейчас в нем проскочит искра. Дорис не выдержала первой: отступив на шаг, она одним небрежным движением скинула пальто и направилась в гостиную. Она уже протянула руку к выключателю, но Алан, оказавшийся рядом, не позволил ей включить свет.
— Дорис!
— Эй, что ты делаешь?
— Ты знаешь, что я делаю… Я так истосковался…
— За один день? Я еще не сказала, что простила тебя…
— Так скажи…
— А кто называл меня чертовой курицей?
— Не тебя, девочка моя, я обобщал…
— А кто орал, чтобы я не смела демонстрировать голые плечи?
— Помолчи, милая… Это кнопка или крючок?
— О боже, ну, погоди…
— Я не хочу ждать…
— Ну не здесь же…
— Почему не здесь? Черт, кто тут поставил этот стул…
— Здесь же неудобно…
— Удобно…
— Так у кого из нас примитивный переизбыток стероидных гормонов, великий аналитик?
— Помолчи же хоть минуту… Эта штука не расстегивается…
— Осторожнее, не тяни с такой силой, ты мне руку сломаешь…
— Не сломаю… Господи, как я тебя люблю… Как люблю…
— Алан… Ты дьявол!..
Апрельское солнце слепило и опьяняло. За неделю до Пасхи столбик термометра резко пошел вверх, началось
Маленькое университетское кафе имело надежный иммунитет от неистовствующей снаружи любовной лихорадки. Здесь круглогодично царил степенный аромат черного кофе. Ни о каком соперничестве благоуханий и речи быть не могло: стеклянная дверь на улицу плотно закрывалась, и волны весеннего безумства сюда не докатывались.
— Я уже несколько дней замечаю, — прошептал Алан, перегнувшись к Дорис через столик, — что она как-то странно на меня смотрит. Будто в чем-то подозревает.
Дорис чуть повернула голову и покосилась в сторону секретарши Донована, сидящей неподалеку. В ее кошачьих глазах заплясали черти.
— Ты ведь по милости этой дамы устроил февральское светопреставление?
— Их было две, я же говорил.
— Не сомневаюсь, что основной рассказчицей была эта ведьма. Для нее самая большая радость в жизни — перемыть кому-нибудь кости. Других радостей у нее нет: кому она нужна — стареющая уродина, у которой величина и форма подбородка соответствуют величине и форме бюста.
— Дорис, ты сейчас уподобляешься ей.
— Она на днях в милой дамской беседе заметила, что служебные романы, как правило, ни к чему не приводят и со временем либо начинают тяготить обоих, превращаясь в унылую рутину, либо заканчиваются взрывом, когда один партнер должен стремительно ретироваться не только с глаз другого, но и с места работы. Все это произносилось с нажимом — как бы в сторону, а на самом деле специально для меня. А я, глядя ей прямо в глаза, ответила: когда ваш партнер — восхитительный любовник, способный удовлетворить женщину с самыми высокими сексуальными запросами, можно и рискнуть.
Алан поперхнулся глотком кофе и надрывно закашлялся.
— По спине постучать? — осведомилась Дорис, сохраняя самое невинное выражение лица.
Алан помотал головой, пытаясь продышаться.
— Ты что, рехнулась? Какого черта ты это сказала?
— Во-вторых, чтобы она сдохла от зависти. Во-первых, потому, что так оно и есть. Ты бесподобен. Правда, правда! — безапелляционно заявила Дорис и отправила в рот целое шоколадное печенье.
Отлично понимая, что ее слова — образец самой наглой, беззастенчивой и неприкрытой лести, какую только может придумать женщина, чтобы сделать приятное мужчине, Алан все же почувствовал, что его щеки покраснели от удовольствия.
— Ты хочешь, чтобы она растрезвонила твои слова по всему факультету?
— Ни в коем случае. Алан, ты не понимаешь женской психологии. Если бы она услышала, что ты импотент, она немедленно и с наслаждением распространила бы эту новость. Но расхваливать тебя с моих слов, тем самым делая бесплатную рекламу и тебе, и мне… У нее скорее язык отсохнет. Знаешь, как бесятся неустроенные женщины, когда у их сослуживиц все удачно складывается? У них вырабатывается столько завистливой злости, что железа, отвечающая за выработку сплетен, просто перестает работать. Ведь процесс сплетничанья должен приносить удовольствие. А какое уж тут удовольствие — обсуждать чужие радости? Сплошное расстройство. Нет, она будет молчать. И подвергать рассмотрению мою личную жизнь, — Дорис хищно оскалилась, — ей теперь не захочется. Крыса облезлая…