Методотдел
Шрифт:
Наконец молодожены утихли. Мы снова поехали.
Однако глубокой ночью на административной границе между двумя северо-кавказскими республиками для проверки документов нас остановила полиция. Теперь уже причиной задержки стал старый грузин. Полицейскому чем-то не понравился его паспорт, и старика попросили «пройти». И снова водитель ругался по-армянски, снова бабушка Арамчика выводила внука из автобуса, снова молодожены принялись выяснять отношения, а уставший Петя все так же терпеливо ждал, когда сменится картинка.
Ступив на эти тропы, мы попали в какую-то петлю времени. В этом было что-то от мифов. И мне вдруг подумалось о нас как о сухопутных аргонавтах, ведь мы тоже направлялись в Колхиду. Все повторялось.
Странным образом все приключившиеся события не стали поводом для того, чтобы пассажиры начали между собой общаться: женщина разговаривала только с ребенком, молодожены — друг с другом, водитель — сам с собой, старый грузин лишь смеялся иногда, а мы с Петей вообще молчали, потому что он сидел слишком далеко от меня. Но все же случилось нечто, что заставило нас всех сблизиться.
Это произошло, когда мы остановились в придорожном кафе. Зал был очень маленький, и нам пришлось всем вместе сесть за один стол, чтобы выпить по чашке кофе.
— Ой, — вдруг вскрикнула бабушка Арамчика, раскрыв сумку, чтобы сразу расплатиться. — Кошелька нет! Украли! Украли!
— Поищи получше, а потом кричи, — недовольно отозвался водитель.
— Я тебе говорю, нету, нету… — сокрушалась женщина. — Надо полицию звать. Я села в автобус с кошельком.
Но, конечно, ни у кого из присутствующих не входило в планы оказаться задержанными на неопределенное время полицией.
— Вы хотите сказать, что кто-то из пассажиров, то есть из нас, украл ваш кошелек? — уточнил молодой муж.
— Да, именно это и хочу сказать.
Повисла пауза.
— Это очень серьезное обвинение, — сказал я. — У вас должны быть какие-то основания…
— Основание такое, что я села в автобус с кошельком, а сейчас его нет.
— Разве сумка не была всегда при вас? — спросил Петя.
— Пару раз я выходила с Арамчиком без нее… Если вор сейчас не сознается и не отдаст деньги, я буду звонить в полицию. Обещаю, что если отдадите, то никаких последствий не будет. Даю слово! Только отдайте мне мое.
На глаза женщины навернулись слезы, губы и голос дрожали. Она схватила телефон, демонстрируя всем, что полна решимости привести угрозу в действие.
Все молчали. Мне было очевидно, что из присутствующих никто не совершал этого преступления.
— Послушайте, — начал я, — я и мой друг все время находились в автобусе. Я не видел, чтобы кто-то трогал вашу сумку. Петя, что скажешь ты?
— Да, я тоже ничего такого не видел. Я ведь сижу на заднем сиденье и наверняка заметил бы.
— А может, вы сами и стащили? — подозрительно бросила нам пострадавшая.
Я развел руками и покачал головой.
— Или ты? — бабушка Арамчика показала на молодую жену. — Ведь ты сидишь рядом с нами…
Та залилась пунцовой краской.
— Во-первых, вы мне не «тыкайте». А во-вторых, у меня и без вашего кошелька проблем хватает. Зря я все же дала себя уговорить продолжить поездку.
— Слушай, никто не брал твоих вещей, — вмешался грузин. — Сама потеряла или забыла, куда положила. Иди поищи как следует в другой сумке.
— Я достану твой чемодан, — предложил водитель. — Нам уже пора ехать вообще-то.
Старик оказался прав. Кошелек был найден в чемодане. Бабушка Арамчика скупо извинилась перед нами и оплатила общий счет в кафе.
Несмотря на неприятный инцидент, к границе мы приехали сплоченные. Наш маленький отряд прошел проверку, среди нас никто не оказался вором. Стояла глубокая ночь, и мы весело болтали в очереди. Старик травил байки, а бабушка Арамчика и молодая жена так заразительно смеялись, что пограничники
Оказавшись в Грузии, все пассажиры быстро заснули. Я открыл глаза, когда начинало светать и уже можно было разглядеть величественные пейзажи, открывающиеся со всех сторон Военно-Грузинской дороги. Нас встречали заснеженные горы и восходящее солнце — и ни души. В миг куда-то рассосались все машины с пограничного пункта, мы ехали по дороге почти одни. Было тихо и торжественно. Желание спать еще не оставило меня полностью, поэтому я периодически проваливался в дрему. Как мигающий светофор, то включался, то гас. Из-за этого увиденное в мире грез и увиденное за окном слипалось в общую сюрреалистическую историю, и теперь наше путешествие еще больше походило на миф. Мы петляли серпантином между диких гор, покрытых снегом, и казалось, что были последними выжившими из рода человеческого. В этот ранний час все встречающиеся у дороги отели и кафе выглядели давно покинутыми людьми. Это было великолепно, по-настоящему катарсически, как из постапокалиптического фильма. Нет, мои попутчики вряд ли понимали, в какое они попали действо. Но что-то особое все же, должно быть, проникло в их предрассветную дрему, поскольку лица спящих в этот момент выглядели необыкновенно одухотворенными. Жаль, они не могли видеть самих себя.
А внизу — сочная зелень холмов и пронзительная голубизна реки.
Мы как-то быстро доехали до Тбилиси, и наш «дилижанс» распался. Собственно, дальше, в Ереван, поехали лишь Арамчик со своей бабушкой, остальные пассажиры вышли в разных частях города.
Словно продолжением нашей дорожной эпопеи стал спектакль «Рамона» в Театре марионеток Резо Габриадзе. И там тоже была тема дороги — такая же торжественная и трагикомичная, как и наше путешествие, затягивающая, как тот серпантин, по которому мы петляли в горах.
На представлении было таинство, была загадка, то, что невероятно трогало и смешило. Это было цельно. Это полностью поглощало, и хотелось еще и еще.
И я захотел похожего эффекта для нашего Дворца. Только так он смог бы стать чем-то большим, чем просто Центр дополнительного образования.
Я понял, что нам нужен сюжет или сюжеты, в которые были бы красиво вписаны наши программы. Ведь Дворец — что это, как не шкатулка, ларец, табакерка, где хранятся самые невероятные истории. И у нас было все, чтобы эти истории ожили. У нас был театр, была библиотека, были музеи, студии. Само здание Дворца было пропитано историей, и его стены многое могли рассказать. Я чувствовал, что это желание превращения сильно объединяет нас с прежним начальником методотдела. Более того, странным образом я ощущал на себе обязательство завершить то, что, как мне казалось, хотел осуществить он. Это было сродни тому, как будто бы я лично пообещал ему — своему другу — это сделать.
Глава XXV, в которой начальник методотдела рассуждает о сложной природе профессии методиста
Раньше я с некоторым презрением относился к тем, кто зовется методистом. Ведь всем известно, что методисты — бесполезные люди, для кого суть работы в бумагах, которые хорошо если на двадцать процентов отражают реальность. Там сплошная ложь и сплошные ошибки. Да плюс ко всему никто не понимает, для чего нужны эти методисты, и получается, что они всегда работают как бы для себя, так как только они одни и понимают значимость своего труда. Ну, может быть, еще всякого рода проверяющие, но ведь и те мало вчитываются в груды текста — больше смотрят на его наличие или на какие-то отдельные пункты. Учитывая, что в нынешний век многие документы, не облекаясь плотью, так и остаются в виртуальном пространстве, вопрос об осязаемости результата методического труда становится не таким уж и праздным. В конце концов, для кого-то это просто слова, ценность которых вовсе не очевидна.