Метро 2033: Код зверя

Иларионова Кира

Сознание Антона ненадолго прояснилось, в слезящихся глазах мелькнула тень. Прежде чем снова погрузиться на глубину, он успел почувствовать, что дышать стало тяжелее, будто что-то плотное, с резиновым привкусом, прижалось к лицу. Как маска для ныряния.

Маленький Антон никогда не понимал, почему сверстники используют трубки при погружении. Они ведь такие неудобные — голова с ними становится неповоротливой, как кашалот, да и вода постоянно в горло лезет. При выныривании надо тратить воздух на продувание трубки, а значит, приходится заведомо меньше оставаться непосредственно под водой. Сам Антон использовал только маску, и то не всегда, — он

никогда не боялся открыть в воде глаза. Мама говорила, что человек на восемьдесят процентов состоит из воды, а значит, открывая глаза в водоеме, совмещаешь подобное с подобным. Чего тут бояться? Да и любил Антон плавать и особенно нырять. Любил настолько, что придумывал для себя забавные небылицы. Например, если под водой слегка, совсем чуть-чуть, приоткрыть губы и медленно потянуть в себя воду, высосешь из нее немножко воздуха и сможешь дольше не всплывать. Правда ли, нет, но Антон всегда мог похвастаться самыми продолжительными заплывами и неизменно богатым уловом.

Совсем давно, когда он был ребенком… Да, подобная фраза в исполнении пятидесятилетнего мужика и так звучит вполне весомо. И все же это «совсем давно» сейчас выглядит, как воспоминания из другой жизни. Воспоминания прежней реинкарнации, в которой можно было дышать чистым воздухом, без опаски купаться в водоемах, любоваться прекрасным звездным небом. В той жизни не было боли в истертых старыми армейскими сапогами ногах, не было зуда сопревшей под ОЗК кожей. Не было вони неделями не мытых тел, не было страха сдохнуть в пасти животного, от одного вида которого старина Дарвин в истерике бился бы в гробу. Тогда дети учились стрелять разве что из рогаток, а старики могли позволить себе часами сидеть на лавках у подъездов, обсуждая молодежь, которая «уже не та, что прежде». Всего каких-то двадцать лет назад. Мгновение, мимолетный пшик даже на фоне человеческой истории, что уж говорить о жизни планеты в целом.

И все же те, кто говорят, что раньше не было боли, не было страха, ненависти, алчности, — в лучшем случае лукавят. Были. Все эти чувства и эмоции были. Но были другими. Горнило атомной войны переплавило не только города и тела. Оно перековало души, изменило сознания. Теперь, каждый день находясь на пороге смерти, люди чувствуют все особенно остро, с остервенелой жадностью. С надрывом. Если ненавидят, то до желания уничтожить даже память о противнике. Если любят, то благоговеют до страха отпустить половинку даже на шаг. Если боятся, то до потери человечности, до превращения в зверя, загнанного в угол. Если надеются… Впрочем, как раз надежда постепенно становится вымирающим видом эмоций.

Тьма перед глазами Антона постепенно теряла монолитность. Нерешительно просачивающийся свет наливался пурпуром с желтыми прожилками. Чугун улыбнулся. Это его закрытые веки придают лучам подобный узор. А значит, чтобы окончательно проснуться, достаточно открыть глаза.

Картинка была мутной, слегка покачивающейся. И все же пасмурное небо вполне угадывалось. Серые тяжелые облака, вот-вот готовые разродиться дождем, величаво плыли над его головой. Блеснув влажным боком, первая капелька понеслась вниз, готовая разбиться о лицо Антона. Чугун приготовился к ее мимолетному обжигающему укусу, но, встретившись с невидимой преградой, капля расплескалась в каких-то миллиметрах от глаз. Прапорщик улыбнулся еще шире. Кто-то заботливый натянул на него противогаз, пока он валялся в отключке.

— Я бы на твоем месте закончил отлупляться и влез уже в химо-зу, — прозвучал где-то в ногах

угрюмый голос.

Чугун, кряхтя, приподнялся на локтях. Обладатель голоса по-турецки сидел на носу катера, уложив на колени черненое лез-виє мачете. Зажав в руке лоскут мягкой ткани, Вик любовно натирал клинок, изредка поглядывая вокруг. А посмотреть было на что. Совсем недавно бескрайняя гладь воды, окружавшая их суденышко, неожиданно сжалась до размеров обширной реки. Высокие берега ее не могли похвастаться шикарными пейзажами, — голые деревца да редкие развалины домов, — и все же сам факт едва не магической телепортации их катера заставлял, мягко говоря, задуматься.

— Где мы? — просипел прапорщик.

В горле как будто покутила целая орава кошачьих.

— Где, где… В пи… — огрызнулся было Вик, но замявшись на полуслове, дернул плечом. — В Питере. Добро пожаловать в северную столицу.

— Где?!

На довольно громкий возглас прапора Вик поморщился и недовольно цокнул языком. С тихим шелестом клинок вернулся в наспинные ножны, а сам охотник поднялся на ноги и потянулся всем телом.

— В городе имени святого, мать его, Петра Великого, — спрыгнув с носа катера на палубу, охотник толкнул Сома, во сне высунувшего колено из-под накидки ОЗК. — Подъем!

Сев, Чугун обалдело огляделся по сторонам. Второй катер, вопреки опасениям, нашелся сразу: он был привязан толстым канатом к корме их судна. На палубе уже зашевелились остальные парни. Вот, облокотившись о левый борт, приник к биноклю капитан. Обернувшись на бормотания просыпающегося Сома, прапорщик вдруг замер.

— Вик, — Чугун тронул за плечо присевшего рядом охотника.

— Да что тебе? — рыкнул парень, дернув рукой.

Сырая веревка скользнула в его руках, и второй катер, мгновение назад почти подтянутый к борту, опять отбило назад волной.

— Черт, — ругнулся охотник, стряхивая воду с ладоней. — Какого хрена ты еще не в химзе? Сгореть хочешь?

— Вик, — повторил прапор, угрюмо глядя в лицо парня. — Где Кирилл?

Охотник скрипнул зубами и отвел глаза, с новой силой схватившись за скользкую веревку.

— Не знаю, — едва слышно буркнул он.

— Балалайка? — очухавшийся Андрей сел и теперь недоуменно переводил взгляд от Вика к прапорщику и обратно.

Подорвавшись на ноги, Чугун схватил охотника за плечи и с силой тряхнул.

— Где Скальд?

— Не знаю! — одним едва заметным движением парень освободился из хватки и отступил, ударившись пяткой «берца» о борт катера.

Вернув равновесие, Вик с вызовом посмотрел в глаза прапорщику и нарочито спокойно поправил съехавший респиратор.

— Я не знаю, где Скальд, — тихо повторил он.

— Ну, хватит, Вик. Ты же лжешь, я вижу.

Едва слышно хмыкнув, охотник скрестил руки на груди.

— А даже если и так… — прошипел он.

— Что у вас тут происходит? — гулко спросил Ермолов, перешагивая небольшое расстояние, разделявшее борта катеров.

Возившийся с канатом Медведь лишь сдвинулся в сторону, пропуская капитана. Заметив на впереди идущей лодке перепалку, парень, опережая приказ командира, сам подтянул катер и уже завязывал хитрый узел.

— Лёха, у нас Кирилл пропал и… — начал было Чугун.

— Уже заметил, — перебил его Ермолов и продолжил, обращаясь к охотнику: — Так где мой боец, Вик?

— Тля, — рыкнул парень. — Откуда мне знать? Внимательней надо за своими щенками присматривать!

— Докладывай, — пророкотал командир, всеми силами стараясь сдержаться.