Метро 2033: Крым
Шрифт:
– Похоже, что так, – не отрывая от бинокля проговорил Вано, в окуляры наблюдая, как на площадку перед бункером выводят группу женщин и детей, которых словно скотину согнали в кучу под дулами автоматов, рядом с лежащими лицом вниз мужчинами. Налетевший ветер донес до челноков эхо выстрела, за которым последовала непрекращающаяся оглушительная канонада.
– Да что ж он творит-то гад! А ну-ка давай, выворачивай!
– Тебя что, бес попутал? Куда нам-то лезть? С грузом-то! Микула узнает, не простит. Головы поснимает. Всех не сдюжим.
– Не трынди, а давай выворачивай и светильники погаси. Грабить –
Вано перебрался в лишенную капота переднюю часть «Таврии» и принялся сноровисто расчехлять шестиствольный авиационный пулемет, запитанный к двигателю гондолы.
– Детей! Детей-то пошто! Пощади, ирод!
– Заткнись, старая дура! – хлесткий удар приклада выбил из щербатого рта старухи последние остатки зубов. Захлебнувшись брызнувшей кровью, женщина повалилась в степную пыль бесформенным кулем тряпья.
Мужчин ткнули лицом в песок, велев заложить руки за головы. Кто-то тихонько подвывал, жалобно скулили дети. Басовито рыдала дородная молодуха, которую, пьяно смеясь, жадно тискал за груди рослый казак.
– Раз не платите – смерть!
– Ишь, какая ладненькая! – из бункера вывалился еще один казак, волокущий за волосы сопротивляющуюся молодую женщину. – В медотсеке пряталась. Что, думала не найду? Моя теперь будешь. Ух я тебя…
– Да пошел ты! – извернувшись пленница смачно плюнула конвоиру в лицо.
– Сука! – взревел казак и, рванув из ножен тесак, с размаху мазанул лезвием по тоненькой девичьей шее. В лицо брызнуло красным.
– Мама! – зажатый в кольце старух и прочих детей мальчишка рванулся, но чья-то рука удержала его.
– Куда ж ты, глупый. Не рыпайся, не поделать тут уже ничего.
– Мама! Мамочка! – истошно надрывался ребенок. – Сволочи!
Убийство словно послужило сигналом. Густая, бурая кровь, толчками выплескиваясь из горла женщины и лениво мешаясь с песком, пробудила страшный, чудовищный первобытный инстинкт. Казаки Микулы, словно псы при виде крови, вскинули свое оружие, без разбора, не целясь, расстреливая всех и вся. Ночной воздух наполнился криками, запахом пороха, смертью…
И вдруг пришел новый звук: тонкое жужжание на уровне свиста. В следующий миг первый ряд расстрельной команды превратился в корчащийся фарш, сложившийся, словно толкающие друг друга кости домино, под которым высокими, под три метра фонтанами вздымалась земля. Плавно приближающийся аэростат с челноками открыл по казачьей банде шквальный огонь, угощая налетчиков из авиационного пулемета. Вано работал, не целясь, понимая, что в кровавой бойне, которая только что произошла, в живых никого не осталось. Все смешалось – люди, налетчики, пленные.
– Жрите, суки! – заорал Вано, и под шквалом пуль, неуклюже взбрыкнув задом, с грохотом взорвалась одна из громоздких машин, находящихся в оцеплении. «Хаос, боль, разрушение… Вот что мы оставили себе. Вот что сделали с миром. Плевать!» – Вано с такой силой давил на гашетку, что побелел палец.
– Папа! Папа! – отчаянно звал ребенок, придавленный грузным телом расстрелянной старухи, из которой на его лицо сочилась теплая кровь. – Мама!
Ребенок тщетно вопрошал окружающий хаос, пропитанный смертью и выстрелами, размазывая по личику густую, липкую кровь… Обрывки… Паника… Страх… Истекающее
Глава 2
Летучий поезд
Припекало – это еще мягко сказано. Как только выбрались из балаклавской долины на разрушенное шоссе, идущее в сторону Севастополя, Пошта с удовольствием снял противогаз и защитный костюм и объявил привал. Не то, чтобы здесь не фонило – еще как фонило, особенно от виноградников Золотой Балки, – но листоноша давно уже мог обходиться без защиты, а перед Зубочисткой скрывать свою природу он не собирался.
– Ух, морлока тебе в зад! – Зубочистка откинулся на спину. – Это сколько же нам еще топать?
– Да недолго. Сперва по Эн-Девятнадцать до Ялтинского кольца, там – по Президентской дороге аккурат до Инкермана. В Севастополь нам не нужно, не осталось там никого. А от Инкермана – по шпалам, по шпалам, и скоро мы в Бахче-Сарае.
– По железной дороге, что ли?
– Ну да, копать-колотить! Что, напрямик, что ли, идти?
– Напрямик не надо… Ох, добрести бы! Это же топать и топать.
– Не ной, – одернул его листоноша, – сам согласился.
Зубочистка промолчал. Тощий и длинный, он, конечно, должен был выдержать такой переход. Сменных фильтров для противогаза у него хватит, очищенной воды тоже, а что жарко – ну, потерпит, червяк подземный. Один кого-то поймал в жухлой траве и с наслаждением этим «кем-то» хрустел.
А неплохо было бы подкрепиться!
Пошта огляделся. Холмы, горы, виноградник. Виноградники – особая тема, конечно. Говорят, до Катаклизма на них держалась экономика… ну, отчасти на них. И уж точно были они гордостью тогда еще полуострова Крым, его достоянием. Вино получалось отменное – что в Инкермане, что здесь, на Золотой Балке. А потом все изменилось. И некогда мирное растение стало совсем не мирным.
В общем, плети лозы теперь покрывала крайне липкая слизь. Стоило вляпаться – все, пиши пропало, не вырвешься. И это еще бы полбеды, но в винограднике жили огромные улитки и симбионты. Поште говорили, что уховертки тоже раньше были безобидными – маленькие такие жучки. Фиг там! Прилипшего человека эти твари размером с ладонь и с раздвоенным жалом на заднице за несколько часов обгладывали до костей.
Охоты в винограднике не было никакой, а по разрушенному шоссе животные не бегали.
Асфальт давно раскрошился, сквозь него пробивался чертополох, верблюжья колючка и кусты. А тени не было. Зато вид открывался шикарный: горы и море – с одной стороны, поля и горы – с другой.
– Пойдем, – Пошта поднялся. – Нечего рассиживаться.
Зубочистка с неохотой поднялся. Листоноша ждал, что спутник будет распрашивать его о клане, да хотя бы о Бахче-Сарае (не был же нигде, кроме родной Балаклавы), но парень молчал. На Одине Пошта обогнал бы его, да и так обгонял – человеку с его дыхательной системой сорокаградусная жара крымского полдня давалась тяжело. А еще костюм прорезиненный. Сдохнет ведь.