Метро 2033: Крым
Шрифт:
Номер два, недальновидно прятавшийся за фанерной стенкой, получил пулю в горло и вывалился, хрипя и булькая кровью, через окно, оборвав сухие ветви винограда.
Тролль, ошарашенный столь стремительным изменением расклада, медленно поднялся с ног и помотал головой. Пошта передернул затвор «Орсиса» – вылетела пустая гильза, сверкнув латунью под ярким крымским солнцем, а на месте следующего патрона зияла пустота.
«Нищеброды, – подумал Пошта. – Шпана. С одним патроном на рыло, всего лишь втроем – против листоноши. Сопляки!»
Из сауны доносился топот копыт Одина.
Тролль
– Ты! Козел! Да я! Тебя! Порву на тряпки!
– Послушай меня, свободный предприниматель, – начал Пошта, утихомиривая колотящийся после выброса адреналина пульс. – В нашем дивном свободно-анархистско-демократическом мире действует всего одно право, и право это – право сильного. Проще говоря, кто сильнее, тот и прав. Вас было трое, вы сидели в засаде с винтовками и думали, что вы правы, потому что сильнее проезжающих через перевал лохов. А оказалось, что нет. Оказалось, что лохи – вовсе не лохи, да и вы не так круты, как себе внушили…
Тролль сунул руку за пазуху и вытащил нож с зазубренным лезвием.
– Порежу, гадина! – прошипел он.
– Так вот, – как ни в чем не бывало, продолжал Пошта, перехватив пустую винтовку за ствол и покачивая ею, как дубиной. – По праву сильного – а мы оказались сильнее вас, де-факто и де-юре, – я распоряжаюсь твоей жизнью. Конечно, можно было бы продолжить животрепещущую дискуссию на тему «кто прав, а кто виноват» или «стало ли лучше жить после Катаклизма», но я, если честно, тороплюсь.
Тролль начал выписывать круги вокруг Пошты, хищно водя лезвием в воздухе.
– Поэтому, – завершил свой монолог Пошта, – я подведу краткий итог нашей дискуссии следующим тезисом. В мире, где кто сильнее – тот и прав, у слабого есть только одно право. И это – право на смерть. Моя же задача, как сильного, помочь тебе реализовать свое право умереть.
Тролль заверещал что-то яростное и бросился в атаке, размахивая клинком. Пошта хладнокровно отступил в сторону, уходя с линии атаки, пропустил обезумевшего от ярости и страха бандита мимо себя, размахнулся «Орсисом» – и приклад винтовки, описав широкую дугу, вошел в контакт с основанием черепа Тролля.
Череп хрустнул. Тролль упал.
Олеся ойкнула и побледнела.
Из сауны вернулся Один. Подковы его были заляпаны кровью.
– Поехали, – сказал Пошта, помогая взобраться Олесе в седло. – И так кучу времени потратили на этих идиотов.
Благодаря удачной розе ветров Катаклизм относительно мало затронул Симферополь – единственный из уцелевших городов центрального Крыма. После перевала все вокруг казалось непривычно плоским. Зелень брошеных и жилых деревень, синее небо отражается в озерах, выгоревшие поля…
Один чихал и мотал головой – ему не нравились запахи. Олеся сначала сидела за спиной у Пошты, потом попросила:
– Давай пешком.
Ничего не оставалось, как слезть и зашагать рядом, держась за стремя.
Они подходили к городу с северо-запада, и вдоль шоссе километров за пять до границы стали попадаться постоялые дворы, ресторации, пестрели лотки уличных торговцев, а на дороге стало людно: в Симферополь стекались люди со всего острова, чтобы зажить спокойной, почти докатаклизменной
– Смотри, смотри! – Олеся ухватила Пошту за руку и дернула к обочине.
Что она там углядела?
В тени абрикосов расположился импровизированный рынок. На криво сколоченном столе в корзинах грудой были навалены… Пошта глазам своим не поверил. Овощи. Фрукты. Зелень. Обалдеть можно, копать-колотить! Это же все насквозь зараженное! Ладно листоноше, но обычному человеку это есть нельзя от слова «совсем». Продавец сидел рядом на корточках – типичный крымопитек по личной классификации Пошты. Сутулый, рахитичный, ручки-ножки тонкие, зубы редкие, лысый, голова – в язвочках, глаза слезятся. Извилина одна, и та пониже спины. Словарный запас соответствующий. В общем, аборигенная фауна. Не то, чтобы мутант, – они и до Катаклизма такими были.
Толстая молодуха, тряся грудями, перебирала картошку.
– Вялая она шой-то.
– Новый урожай! – оскорбился крымопитек. Он шепелявил.
– Не, вялая.
– Крепкая!
Молодуха, кокетливо наклонив голову, произнесла:
– Это, может, шо другое у тебя крепкое, а картопля – вялая!
– А ну пойдем, покажу! – крымопитек аж вскочил.
– Почем буряк? – вклинился подошедший дедок. Типичный такой дедок в мягкой хлопковой кепке, вылиневшей, со сломанным козырьком.
– Буряк-то? А недорого буряк. Купон – штука, три штуки – два купона. Недорого. Бери, дед.
Пошта ушам своим не поверил. Эти люди в самом деле собираются покупать картошку и свеклу?
– Давай яблок купим, – попросила Олеся.
Яблоки продавал тот же крымопитек. Были они зеленые, мелкие, в коричневое пятнышко.
– Лошадку угостим.
Одина, значит, собралась угощать радиоактивными яблочками.
– Ну По-ошта, ну пожалуйста!
– Ты с ума сошла, копать-колотить?! Это же зараженные фрукты!
Продавец услышал, напрягся, выпятил цыплячью грудь:
– А сам ты зараженный, мутант! Чистые! Хошь, дозиметром потыкай!
– А сам ничем не потыкаешь? – молодуха все не оставляла, видимо, надежды порезвиться.
Поште стало глубоко противно. Спасаешь людей, спасаешь. Несешь им свет цивилизации и культуры. А им это нафиг не нужно, вообще не уперлось. Им хочется жрать и сношаться. Что еда – отрава, и в долгосрочной перспективе этот вот буряк деда убьет, они не думают. Для них вообще горизонт событий ограничен несколькими днями, а чаще – ближайшим вечером, когда можно будет «гульнуть», выпить самогонки, поорать песни. Что от любви бывают дети, они тоже не думают, размножаются, если так случилось, с вялым любопытством – тем же, с которым живут. И дети им не нужны, и до болезней детей дела нет, и до того, что выживает хорошо если один младенец на сотню – тем более. Даже не животные. У животных хоть инстинкт самосохранения наличествует. Хуже любого зверя. И опаснее.