Метро 2033: Обмануть судьбу
Шрифт:
– Ведьма? – певучим голосом переспросила она. – Ну что вы, разве можно верить в такую ерунду, вы же взрослый человек и, видимо, образованный, – она усмехнулась. – Здесь, в подземке, все приобретает другой смысл – образованным можно считать уже того, у кого десять классов за спиной хотя бы было, когда приключилась Катастрофа… а уж если еще несколько десятков книг прочел, то тем более. Ведьма – это средневековье какое-то… Понятно, что народу только повод дай – сразу пойдут все эти толки об оборотнях, о ведьмах, но неужели и вы попадете под влияние этих суеверий?
С
– Нет, я тоже слышала эту историю про ведьму, но, разумеется, не верю ни капли, хотя… в таких старых, обжитых местах, как эта усадьба, иногда что-то словно бы витает в воздухе… Я постараюсь рассказать вам все, что знаю, – хотя, боюсь, знаю совсем мало. А вы уж сами делайте выводы. Кстати, можете звать меня просто Валей, – она протянула руку. Медный осторожно подержал в руках ее узкую холодную ладошку с выступавшими синими венами, изуродованную стиркой.
– Виктор, – назвался он полузабытым, словно незнакомым именем из прошлого.
– У вас такие длинные, тонкие пальцы – сразу видно, что вы музыкант бывший. Впрочем, один мой знакомый в прежней жизни говорил, что бывших музыкантов не бывает, – она глядела на массивный серебряный перстень-печатку, один из тех, что украшали его руки. – А это – оберег, вы знаете? И это – очень древняя руна, – она коснулась пальцем татуировки на его предплечье.
Он смутился.
– Расскажите мне, что вы видели в парке. Я так давно там не была, так скучаю. Мне теперь туда путь заказан – и мужчины-то далеко не все решаются туда ходить. Видели старую усадьбу?
– Мы успели дойти до того пруда, где конюшни на берегу. И все.
– А птичник видели? Сохранился он? Хотя какая теперь разница… Просто мне так нравилось там гулять. А видели статуи возле конюшни? Кажется, их делал тот же скульптор, который создал знаменитых коней Аничкова моста в Питере. Да, статуи в здешней усадьбе – это, видимо, копии тех, питерских. Боже, я не могу представить, что Питер теперь тоже лежит в руинах, – горестно вздохнула женщина. – Я была там один раз, когда еще училась в школе, но впечатления живы до сих пор.
– В большом метро ходят упорные слухи, что в Питере тоже есть выжившие, – сказал Медный, желая утешить собеседницу.
– Да? – Валя слабо улыбнулась. – Мне хотелось бы в это верить. Но прекрасный город все равно рассыпается потихоньку. Помните пророчество – «Петербургу быть пусту»? Наверняка помните, вас лицо выдает. Сразу видно, что вы любите читать.
– В общем, да, – кивнул он, – хотя мало кому в этом сознаюсь. Сейчас больше ценятся другие способности. Знаете, с вами я как будто в прошлое вернулся. В прежнюю жизнь, еще «до всего».
– Мне тоже тут не с кем было поговорить, пока вы не пришли, – вздохнула Валя. – Раньше еще хоть Юра был, а после его ухода мне стало так одиноко. Если я кому-то пыталась рассказать об усадьбе,
Айрон улыбнулся.
– Да нет, дойти до усадьбы можно, только вряд ли вам там теперь понравится. Там очень все изменилось. Дороги заросли, берега пруда кое-где затопило… про Мертвый лес даже вспоминать неохота. А до главного здания мы так и не добрались.
– Да ведь старый графский дом сгорел еще в начале прошлого века. Потом на его месте построили другой – в нем-то и был ветеринарный институт, вы про него слышали, наверное. Он там, дальше, на холме.
Айрон кивнул, и она стала рассказывать:
– Я как раз незадолго до Катастрофы пришла в усадьбу работать. Сначала, после института, долго не могла никуда устроиться, потом вот знакомая посоветовала. Я это место рассматривала как временное, хотела потом уйти. Хотя там, конечно, красиво – старые камни, вековые деревья, но мне хотелось более живой работы. Не успела.
Медный кашлянул, пытаясь вернуть женщину к теме.
– Не скажу, что всех там знала. Некоторых – уже только по рассказам. Ветеринарный институт в главном здании к тому времени уже лет десять как закрылся – оно стояло пустым, запертым. Для туристов иногда открывали ворота усадьбы, чтобы они могли осмотреть его снаружи, но внутрь попасть никто не мог.
– А не рассказывал вам никто – чем занимались в институте? Какие опыты проводили, на каких животных?
– Откуда ж мне знать?
– Что ж у вас тут творилось – завод автомобильный закрылся, институт закрылся?
– Да, так вот все рушилось постепенно, а потом и совсем сгинуло. Последние несколько лет перед Катастрофой главное здание стояло запертым и ветшало потихоньку, а в боковых флигелях иногда устраивали какие-то выставки. Знаете, – она понизила голос, – говорят, что Юра Морозов тоже был из числа бывших сотрудников института.
– А кто это? – не понял Айрон. У нее в глазах плеснулось изумление.
– Да неужели вы не знаете? Разве вам никто не рассказал? Нет, только не говорите мне, что вы ничего не слышали про Морозова. У нас, конечно, эта тема под запретом, но я не верю, что никто не проболтался.
– Давайте с этого места поподробнее, – попросил вконец запутавшийся Айрон.
– Впрочем, чего ж тут удивительного? Все молчат, затаились, делают вид, что ничего не случилось. История-то вышла некрасивая. Это сначала комендант развил бурную деятельность, даже отправил гонца в большое метро с просьбой расследовать дело. Особенно после того, как застрелилась его жена. А потом постепенно все сошло на нет, стали пресекать разговоры. Советовали всем держать языки за зубами, а люди ко всему привыкают. Но я их не боюсь, надоело. Хватит, столько лет молчала уже, – женщина зябко передернула плечами.