Метро 2033: Пасынки Третьего Рима
Шрифт:
– Я не знаю, почему она скрывала это от вас. Но у нас на станции все как один утверждают, что она не любила ни моего отца, ни меня, – сумрачно пояснил Марк. – Я и пришел, чтобы узнать – правда ли это. От нее самой.
– А батька твой отчаянный, что – тебя убедить не смог? Да еще и одного отпустил?
На лице подростка не дрогнул ни один мускул. Только взгляд стал чуть более цепким и шершавым, как наждак.
– Отец погиб в январе этого года. На охоте.
– Эй, а я помню тот случай! – вмешался тот, кто узнал его. – Помните, когда Жуть второй
Взгляды сор-горинцев, направленные на О’Хмару из-под плотных брезентовых капюшонов, заметно смягчились и потеплели. Эти люди прекрасно знали, что такое потерять близких.
– И как же ты теперь? Один?.. – раздался сочувственный голос.
Марк пожал плечами.
– Живу же… Но я тут подумал… Ну… – он в замешательстве покусал губу, подбирая слова, – может быть, мама захочет… вернуться со мной обратно на станцию? У меня же, кроме нее… теперь никого. Я буду заботиться о ней, приносить еду и все необходимое, охотиться для нее… И никому не дам ее обидеть. Если бы только она захотела вернуться…
Сор-горинцы снова зашептались, обсуждая услышанное. А охотник (Марк наконец узнал его – Леха по кличке Нокия, было дело, пересекались на лесных тропинках) с сомнением и даже какой-то жалостью покачал головой:
– Если твоей матери и правда не нужны были ни твой отец, ни ты сам, то… боюсь, что никуда она с тобой не пойдет.
– А вот это мы сейчас выясним! – решительно стукнул по бревну стены командир. – Соня! – окликнул он кого-то внутри периметра. – Позови-ка сюда тетю Юлю… Нет, не свою тетю, а другую, жену дяди Левы!.. Да скажи – срочно!
«Жену…» – ухнуло вниз сердце у Марка.
«Она уж наверняка снова вышла замуж за кого-нибудь из своих и обзавелась другими детьми, которых – в отличие от тебя – любит!» – вспомнились ему слова Кожана. И на душе стало тоскливо. Неужели вождь был прав?
«Нет-нет, – затрепыхалась внутри надежда. – Мама сколько угодно могла не любить отца, могла и после возвращения к своим снова выйти замуж и даже родить других детей… Ладно. Пусть так. Она тогда была совсем молодая и, отец говорил, очень красивая, все мужчины станции ему завидовали… Но ведь я – тоже ее сын, и, может быть, когда она увидит меня сейчас, совсем большим, то примет, не оттолкнет, не будет больше ненавидеть…»
«Ненавидеть». Слово возникло в мыслях само собой и теперь назойливой осой зудело в голове и на языке, не желая пропадать. Вождь и все на станции в один голос утверждали, что мама ненавидела отца. И говорили также, что она, якобы, заодно ненавидела и его, Марка – просто за то, что он был сыном ненавистного ей человека. Но… было ли это так на самом деле? Известно же, людская молва часто бывает предвзята и несправедлива. А вдруг мама из присущего ей упрямства только делала вид, а сама…
Скрипнули, отвлекая его от тяжких сомнений, ворота поселка. О’Хмара вздрогнул и вернулся из своих мыслей в реальность.
Ворота приоткрылись.
– Заходи! – кивнул ему со стены начальник дозора. И добавил: – Обычно мы к себе чужаков не пускаем. Но ради такого случая и для такого отважного
О’Хмара без колебаний скользнул в приоткрывшийся проем (ворота снова заскрипели, закрываясь за его спиной) и оказался в темном, напоминающем выезд из туннеля на станцию, коридоре длиной метра три-четыре. Стены коридора также представляли собой плотный частокол, обшитый железными листами до сходства с лоскутным одеялом.
Впереди лежал загадочный и до сих пор никем из чужаков изнутри не виденный Трэш-сити.
На выходе из коридора Марка уже ждали. Тот самый человек, про которого скавен решил, что он – начальник поселковой стражи, приблизился к нему и окинул юношу пристальным, властным и все подмечающим взглядом. О’Хмаре даже стало неловко за свою истрепанную после восхождения на гору и проползания сквозь охранный шиповник и колючку, в земле и бетонной пыли, одежду. Он торопливо отряхнулся, пригладил взлохмаченные волосы и выпрямился.
– Лифанов Андрей Ильич, глава поселковой администрации, – представился сор-горинец.
Марк, который не ожидал, что тот окажется самим главой Трэш-сити, оробел, но быстро взял себя в руки и снова назвался.
– Я впечатлен, – сказал Лифанов. – Не попасться монстрам, пробраться сюда так, что наши сторожевики ничего не заметили, да еще и подняться на гору в самом ее неприступном месте на ночь глядя, а потом возникнуть перед воротами, как чертик из табакерки, и устроить переполох… – он покачал головой. – Совсем не детский поступок!.. Так значит, ты – сын того самого отчаянного сорвиголовы, который навел у нас тут шороху около десятка лет назад? Мда-а, лихая у вас порода, парень, ничего не скажешь! Достойный ты преемник своему батьке!
– Пятнадцать лет назад, – осторожно поправил Марк, тем не менее, розовея от комплимента, от сравнения с отцом. – Ну, или около того. И насчет породы… характер у меня все же мамин. Так отец говорил.
Лифанов кивнул, как показалось подростку, вполне благожелательно.
– Ну вот, она сейчас придет, твоя мама – и посмотрим, ху из ху.
О’Хмара невольно вздрогнул и, чтобы скрыть волнение, принялся исподволь, как и подобало вежливому гостю, разглядывать внутреннее устройство поселка.
Поразило его то, что поселка как такового – то есть привычных глазу нескольких отдельно стоящих домов он не увидел. Трэш-сити оказался… чем-то вроде одного огромного, замкнутого в кольцо длинного дома с почти круглой площадью посередине, куда выходили двери, прорезанные в сплошной внутренней стене этого дома-бублика. Только теперь Марк понял, почему входной коридор был таким длинным. Оградой являлась внешняя стена самого столь необычно построенного дома-поселка.
Крыша этого удивительного дома имела один скат, направленный внутрь кольца, и ровную площадку для дозорных вдоль всего верхнего края частокола. Над площадкой был установлен такой же сплошной кольцеобразный защитный навес из кровельного железа. А над ним хищно скалились заостренные верхушки тына и черепа монстров.