Метро 2033: Третья сила
Шрифт:
– Потому, что боялся терять время? – предположила Лена, с искренним интересом слушавшая историю о мужественном философе.
– Точно. А еще в бараке вместе с ним жили десятки мудрых людей: ученые, философы, священники. Их всех посадили примерно в одно время и по одной статье. Вот он у них и учился. Дандарон тоже считал, что буддизм закоснел, превратился в некую «вещь в себе». Он пытался сочетать буддистское наследие с европейской философией, с последними достижениями науки… А я, – тут Лена в первый раз уловила в словах собеседника гордость, – совместил оба этих учения.
– А что… А что эти ваши мудрецы говорят на тему любви? –
Данзан устремил на нее долгий, проницательный взгляд. Зрачки его слегка поблескивали в узких щелочках-глазах. Потом он молча протянул ей свою грубую, шершавую ладонь, покрытую мозолями. Поколебавшись секунду, девушка тоже протянула руку. Короткие пальцы Доржиева оказались сильными и нежными одновременно, они крепко сжали ее маленькую ладошку. После этого Данзан плотно закрыл глаза и застыл, точно изваяние. Лена терпеливо ждала.
Девушке некуда было спешить. Остался за спиной мучительный бег по кривым ходам безумного, страшного лабиринта. Впереди лежала прямая, ровная дорога, терявшаяся в туманной дымке. Что ждало ее впереди?..
Рысева надеялась, что этот непостижимый человек, неожиданно возникший на ее жизненном пути, поможет ей разобраться в себе, в своей душе, в своих чувствах.
– Значит, ты спрашиваешь о любви? – заговорил, наконец, Данзан Доржиев, отпуская руку девушки. – Без любви нет жизни. Так сказал великий Конфуций. А китайский народ породил чудесную поговорку: «Проси любви – она отнимет лишнее и даст то, чего не достает».
– Это все красивые и мудрые слова, – осторожно перебила девушка, – но я интересуюсь не «в целом».
– А как? В «частном»? – слегка усмехнулся мудрец, после чего мигом посерьезнел, и заговорил без тени улыбки: – Я понял тебя, Лена. Не бойся, я не буду ни осуждать тебя, ни смеяться над твоей душой. Сам я не знал любви. Личным опытом обделен. Но с тем же успехом можно доказывать, скажем, что на свете нет крокодилов, лишь на том основании, что ты их не видел. Кстати, это почти моя мысль, только что в голову пришло. Переврал кого-то из мудрых. Так вот, что я скажу тебе: не спеши. Жизнь коротка, это верно, но именно поэтому не стоит рубить с плеча и прыгать в омут, потеряв голову. Потом ошибки исправлять приходится годами. Любое чувство – как хорошее вино. Не откупоривай сразу, не выпускай аромат. Не торопись, Лена. Судьба или Бог, называй, как хочешь, выведут тебя на нужную тропинку.
И Данзан, ободряюще похлопав девушку по плечу, тихо вышел из комнаты.
Лена осталась сидеть на том же месте. Все пошло совсем не так, как она ожидала. Рысева надеялась, что мудрец поможет ей разобраться в своих мыслях и чувствах. И он сделал это. Разложил все по полочкам, развесил ярлычки, ткнул пальцем в каждую ячейку и объяснил, что там лежит. Действовать дальше Лена должна была сама.
«Судьба, дай мне знак! – взмолилась Лена. – Я знаю, указаний было много… Последний раз, последний, подскажи, помоги!»
Ничего не происходило. Елагин остров казался центром гигантского смерча. Вокруг шли схватки не на жизнь, а на смерть; люди и звери грызли друг друга; бушевали ураганные ветры… А здесь, в чаще леса, в стенах надежного, добротного здания царила полная тишина.
И тогда Лена, неуклюже опустившись на колени, прошептала, обращаясь куда-то вверх:
«Господи, помоги. Вразуми. Наставь
В тот же миг дверца приоткрылась, и на кухню, согнувшись в три погибели, вышел Борис. Он только что проснулся: сонно потягивался, тер кулаками слипающиеся глаза.
– Да-а… Ну и потолки, – проворчал Молотов. – Тепло-то, может, и сохраняется, но этак голову разбить не долго, блин.
Лена застыла посреди кухни, не смела шелохнуться. Она следила за каждым движением Бориса, за каждым его словом. Надеялась, что долгожданный «знак» вот-вот будет явлен.
Молотов истолковал ее поведение по-своему. Он внимательно всмотрелся в заплаканное лицо, с покрасневшими глазами. Неодобрительно покачал головой.
– Лен, что-то с тобой не то… – озабоченно проговорил сталкер. – И я, кажется, догадываюсь что. Пару раз слышал ночью твой шепот. Не, ты не думай, я не подслушивал, но в такой тишине все слышно.
Лена застыла, окаменела. Старалась даже дышать пореже. Если Борис слышал, как она повторяет его имя, то должен был обо всем догадаться. Значит, дилемма должна была решиться с минуты на минуту.
– Ты о маме своей говорила. О Юле. Вспоминала ее, тосковала о ней. Сетовала на то, что не все о ней успела узнать у отца. Всегда думала, что успеешь, да? Знакомая беда. – Девушка кивнула.
«Это не главная причина моей тоски», – хотела добавить она, но вовремя прикусила язык.
– А ты знаешь, при каких обстоятельствах они познакомились? – спросил Борис, хитро подмигнув девушке. – История красивая, прям даже трогательная.
– Хм… Отец говорил, что они встретились летом двенадцатого года, – отвечала Лена, хорошенько перетряхнув все тайники и сундучки своей памяти. – Вроде бы где-то на берегу Невы. Подробностей не помню.
– Ага. А я помню. И если хочешь, с радостью поведаю тебе эту поучительную историю.
«Вот он знак, – пришло к Лене осознание свершившегося чуда. – Боря подарит мне мое прошлое. Еще одну его забытую страничку… После этого мне для него… Ничего не жалко».
Злясь с каждой минутой все сильнее, Святослав Рысев, кадет третьего курса Ракетно-Артиллерийского училища, мерил шагами набережную. Молодой человек со злостью посматривал на часы, минутная стрелка которых двигалась со скоростью беременной черепахи. Бросал испепеляющие взгляды на мост лейтенанта Шмидта, секции которого секунду назад приняли вертикальное положение.
Мост принято было называть Благовещенским, но в лексиконе Рысева новое название как-то не закрепилось. Он продолжал называть его по старинке.
В первый раз в жизни Святослав не успел попасть на другой берег Невы до волшебного момента, когда движение на мостах перекрывалось. Не успел всего на пару жалких минут! Теперь впереди ждали полтора часа томительного ожидания. На набережной гулял свежий речной ветер, заставляя двадцатилетнего юношу плотнее кутаться в свитер.
Святослав хотел есть и еще сильнее – спать. Он устал. Долгожданные каникулы были в полном разгаре, вечеринка, на которой Рысев задержался, удалась на все сто, было весело. О времени тусующаяся молодежь как-то не думала. И вот результат – Рысев снова танцевал. На берегу Невы. В холодном свете уличных фонарей. Чем сильнее Святослав мерз, тем сильнее ругался, покрывая отборной бранью собственную беспечность и Петра Великого, основавшего город на берегах Невы, а не где-нибудь еще.