Метро 2033: Третья сила
Шрифт:
Краснобай упал на сырые, холодные камни.
В последний раз подняв стекленеющие глаза, он успел увидеть, как Лёха Жабин и вепрь, одновременно кинувшиеся в атаку за миг до его падения, столкнулись прямо над его полумертвым телом. И кабан, и Жабин попытались затормозить, но было поздно – слишком мощный разгон взяли и человек, и зверь. Клыки хряка вспороли одутловатое пузо Жабы. Топор, выпавший из рук Лёхи, упал точно на шею кабана, перебив артерию.
Купец не слышал, как визжит и бьется в предсмертной агонии уродливое копытное, как стонет умирающий Лёха,
– Совсем как в сказке… Про Мюнхгаузена. Забавно…
Электронные часы показывали полтретьего ночи. На платформе горели лишь три дежурные лампочки – в начале перрона, в середине и в конце.
Тени от жилых построек, от развешенной на веревках одежды, от столбиков и вагонов поездов стлались по гранитным плитам, создавая странные, сюрреалистические сочетания. Окажись тут художник-модернист первой половины двадцатого века, он бы нашел неиссякаемый источник вдохновения. Но некому было зарисовывать все это. Не водились в Оккервиле живописцы. Зато здесь жили простые работяги, отдыхающие перед рабочим днем. Все они безмятежно спали в своих домах. Угомонился даже младенец, регулярно радовавший соседей ночными концертами.
Ни звука.
Мирно и спокойно выглядела станция. Ничего особенного не могло произойти на Ладожской. На «Черкасе» ощущалась близость к Империи. Жители «Проспекта» всегда помнили, что на соседней станции живут хоть и мирные, но не всегда адекватные «грибники». Ладожскую же от обеих соседок отделяли туннели, перекрытые стальными воротами. Мутанты с поверхности при всем желании не смогли бы спуститься вниз, все доступы на станцию запирались на герметичные заслонки.
Никто не покидал своих комнат той ночью. Ничто не предвещало беды.
И вдруг из этой мягкой, сонной тишины, как будто сотканной из ваты, родился нечеловеческой мощи крик.
Он зародился как сдавленный стон, вибрирующий, дрожащий на грани слышимости, но почти сразу многократно усилился, разорвал воздух, подобно громовому раскату.
Три сотни пар глаз открылись почти одновременно. Три сотни пар ног соскочили с лежаков, кроватей, раскладушек. Никто не смог остаться лежать под одеялом. Никто не смог удержать в руках ускользающий сон, в ужасе убежавший прочь, изгнанный неожиданным и грозным вторжением.
– Что случилось? Кто кричит? – спрашивали люди друг друга. И в ответ слышали: – Не знаю! Не знаю!
Растерянность читалась на лицах людей. Ужас сковал сердца не только простых обывателей, но и охраны, и солдат, квартировавших тут. Даже сталкеры, испугать которых было задачей не из легких, выскочили полуодетые из своих углов.
Звук между тем смолк так же внезапно, как и возник. Тишина, пришедшая ему на смену, казалась звенящей, точно натянутая тетива. На миг все, кто только что толкался в проходах, застыли, не веря, что все закончилось. Потом кто-то крикнул:
– Это из гостиницы!
И люди начали
– Расходитесь! Расходитесь! – надрывался Воеводин. Но люди стояли стеной вокруг гостиницы. Никто не только не отправился спать, но даже не пошевелился.
– Не уйдем, пока не узнаем, кто кричал! – донеслось с задних рядов.
Все закивали, соглашаясь.
– Открывайте немедленно! – орал тем временем сержант, барабаня в дверь.
– Ломать надо, – крикнул кто-то.
– Ломай, сержант, – сказал сталкер Воеводин милиционеру. Тот заколебался, и тогда Денис не выдержал, отстранил сержанта от дверей, нажал плечом… Дверца легко поддалась. Сталкер ворвался внутрь.
Странное зрелище предстало его глазам.
Гость из Большого метро лежал на полу, там же валялись его одеяло и подушка. Лицо Антона было бледным, на нем застыло выражение невыразимой муки и ужаса, глаза плотно закрыты, из разбитого носа и рассеченного лба текла кровь. Темные пятна покрывали подушку и простыню, но никаких других травм Денис не обнаружил. Руки Антона застыли в таком положении, словно он пытался от кого-то защититься.
Две соседние койки, принадлежащие грузчикам, пустовали.
– Мать честная, – выдохнул милиционер и мелко перекрестился. – Да он же мертв.
– Да нет, живой, – отозвался сталкер, продолжавший осмотр коммерсанта из Большого метро. – Пульс прощупывается. Дышит. Надо медиков сюда, быстро. И народ разгоните.
Сержант выбежал за дверь. К счастью, к гостинице уже пробилась подмога: еще пять солдат и два милиционера. Совместными усилиями они кое-как разогнали людей и расчистили проход для бригады санитаров.
Краснобая унесли. Но до самого утра и весь следующий день в Оккервиле только и разговоров было, что о ночном происшествии. Все терялись в догадках, что могло случиться с торговцем из метро. Новость быстро передали на обе соседние станции, так что как только Соня Бойцова проснулась, Лена и Дима наперебой принялись рассказывать ей о странной и страшной истории, случившейся с ее приятелем.
– Да не болтай ты, – шикнула Лена на Самохвалова, когда тот сказал, что Антона нашли окровавленного с ног до головы, – я с Денисом говорила по телефону. У него только лицо было разбито.
– А слуги его всю ночь брагу пили, вот и не видели ничего, – добавил Дима. И снова получил от Лены подзатыльник.
– Ты откуда вообще это взял? Что за бред?! У нас брагу наливают в общие кружки и сразу требуют сдать в мойку. Все проще – они к девушкам знакомым ходили. Там и заночевали.
– Пусть так. А я вот еще что слышал: он выглядел так, будто что-то ужасное увидел! – не сдавался Дима.
– А вот это правда, – кивнула Лена, – только совершенно не понятно, что его так напугало… Охранники говорят, что ночью на Ладожскую никто не входил. И посторонних там нет, все свои. Загадка.