Метро 2033: Третья сила
Шрифт:
«А я не завидую вашим девушкам», – Лена задумалась, что было бы, не введи Василий Васильевич Стасов некоторые ограничения на половую жизнь.
Она представила себя, нечесаную, сонную, с темными мешками под глазами и отвисшей грудью, в окружении троих не похожих друг на друга детишек: брюнета, шатена и блондина. Представила резко поседевшего отца, изнуренного бесконечными бессонными ночами; Гришу, одержимого планами мести ветреным «папашам».
«Если бы Гриша вообще посмотрел на меня после такого родильного конвейера, ага».
– Вы, крутые океры, просто в сказке какой-то живете, чесслово, – хихикнул
«А вы – в аду», – подумала Рысева, а вслух сказала: – Ладно. Вернемся к делу. Изображать восторг не буду, но… В целом я согласна на ваши условия. Деваться мне все равно некуда.
Глаза Фролова засверкали, едва он услышал эти слова.
Купец был вне себя от счастья: строптивая красавица признавала его правоту и соглашалась на предложенные им условия.
– Но есть пара нюансов, – добавила девушка, встретив сияющую улыбку Фролова строгим взглядом.
– Весь внимание, – подался вперед Владимир Михайлович. Видно было, что разговор о чувствах для него – terra incognita, а вот обсуждение условий сделки – совсем другое дело, к таким разговорам он был привычен.
– Первое. Я не мылась два дня, зато потов с меня сошло – не сосчитать. Да вы сами, небось, аромат ощущаете. Помыться бы мне.
– О, ну это мелочи, – усмехнулся торговец. – Душ к твоим услугам.
Он указал на небольшую прямоугольную дверцу в дальнем конце помещения.
– Второе. Ваши парни что, и при этом присутствовать будут? – и она кивнула на двух безликих охранников в серых куртках, застывших у дверей.
Фролов жестом приказал телохранителям выметаться за дверь. Лене показалось, что он о них просто забыл, воспринимал не как людей, а как часть интерьера.
Девушка тем временем лихорадочно придумывала план дальнейших действий. Купца требовалось «отключить». Отправить в нокаут. По идее, сделать попытку можно было хоть сейчас, но Лена понимала: второго шанса ей не дадут. Действовать нужно наверняка. Для этого надо было дождаться, пока Владимир Михайлович выпустит ситуацию из-под контроля. Пока он, опасаясь подвоха, следил за каждым ее движением.
– Третье. Просто плюхнуться в кровать… Как-то банально, не находите? – заговорила Лена дальше, изо всех сил стараясь не дать волю страху. И отвращению. Рысеву тошнило от одной мысли, что эти мясистые губы будут покрывать ее тело поцелуями. Что эти короткие толстые пальцы через считаные минуты сорвут с нее одежду.
– Хочешь ковер из розовых лепестков? – произнес с усмешкой Владимир Михайлович. Девушка так и не поняла, шутил он или говорил всерьез.
– А что такое «роза»? Шучу-шучу. Не, романтики не надо. Это все глупости. Сам процесс – хоть на полу, хоть в кресле, хоть стоя. Но… Я не готова вот так сразу. Танец посмотреть не желаете? Этот, как его… Стриптиз.
– Откуда ты знаешь это слово?! – изумлению Фролова не было предела.
Лена в ответ лишь загадочно улыбнулась.
На станции Проспект Большевиков и дети, и взрослые придумывали самые разные способы скрасить однообразные серые будни. Этим занимались Инна Степанова и Мария Русских, активные женщины, обе примерно сорока лет. Инна Васильевна работала до Катастрофы в школе,
Инна Васильевна ставила спектакли. Декорации и реквизит дети делали из любого подручного материала. А если вообще ничего не оказывалось под рукой, обходились парой самодельных ширм. Первое представление происходило на фоне двух фанерных листов. На одном красовалась надпись: «Темные леса», а на другом: «Высокие горы». Юные актеры выступали с табличками: «Кот», «Петушок», «Лиса». Больше ничего ни найти, ни смастерить не удалось. И тем не менее спектакль прошел «на ура». Да и все последующие тоже.
Мария Борисовна учила детей танцевать. В отличие от рисования или, скажем, вышивки, для занятий по танцам многого не требовалось – лишь немного пространства и полчаса свободного времени, вот и все.
Комендант Стасов первое время ворчал на женщин – какой еще, мол, театр в метро после конца света.
Но дни текли уныло, монотонно. Ничего, кроме представлений, которые устраивали ученики Инны Степановой и Марии Русских, не разнообразило эту сонную, тяжелую, безрадостную жизнь. В итоге критика смолкла, на выступления с каждым разом приходило все больше людей. Со временем стали появляться даже гости с Ладожской и Новочеркасской. Стасов сменил гнев на милость и даже освободил «массовиков-затейников» от прочих обязанностей.
«Танцы для взрослых» на занятиях у Марии Борисовны, разумеется, не изучались. Но так вышло, что среди груды книг и брошюр, которые принесли с поверхности сталкеры, Лене, которой тогда едва исполнилось пятнадцать лет, попалась на глаза книга «Техника соблазнительного танца». Ее принесли с поверхности друзья Святослава, видимо, польстившись на обложку, где была изображена прекрасная обнаженная девушка. Но так как внутри эротических картинок оказалось мало, в основном упражнения на растяжку и прочая скучная теория, сталкеры книгу отложили в сторону.
«Бред какой-то. Чтобы так крутиться, нужны ноги из резины», – подумала Рысева, изучив первые пару страниц. Но чем-то ее зацепил этот диковинный танец, вызывавший восторг у мужчин в прежние времена. Девочка стала листать дальше. И чем больше она узнавала, тем яснее понимала: перед ней открылось настоящее искусство.
– И ты… Ты умеешь танцевать… Стриптиз?! – голос Владимира Михайловича вырвал девушку из пучины воспоминаний, закруживших ее в бешеном водовороте.
– Скоро увидите, – Лена подмигнула Фролову, встала и скрылась за дверью душевой комнаты, которую указал ей хозяин квартиры.
Там оказалась маленькая душевая кабинка. Ничего лишнего: слегка покатый кафельный пол с решеткой слива; смеситель со шлангом, укрепленный на высоте полутора метров; небольшое зеркало; мыло и расческа на полочке; мохнатая желтая мочалка на гвоздике.
Лена вспомнила рассказы Ивана Степановича и Эда про жизнь в Большом метро. Из них следовало, что на большинстве станций люди не могли мечтать о такой роскоши, там кабинка имелась в лучшем случае одна на всех. Да что там душ – на обычных жилых станциях случались перебои даже с питьевой водой. Если бы Лену попросили описать Чернышевскую кратко, она бы сказала: «Грязь и вонь». На этом фоне Проспект Большевиков казался образцом чистоты, а квартира Фролова – царскими хоромами.