Метро 2035: Преданный пес
Шрифт:
Хаунд чуть не взвыл, когда его бросили ровно к тому борту, где семь-восемь дней назад опростался кто-то умирающий. Хреново порой иметь хорошее обоняние, натюрлих.
– Все?
– Так точно.
– Едем. Семенов!
– Я, товар…
– Рот прикрой. Пил?
– Никак нет.
– Два наряда в казарменных сортирах.
– Есть.
Надо же, Хаунд ухмыльнулся под тканью, у них тут субординация и Устав.
Трипперно-грибковый поставил ногу на его спину. Ничего, потом эту самую часть опорно-двигательного аппарата
Двигатель у них работал лучше всего остального, даже завелся, мягко мурлыкая. Нормальный такой камазовский движок, если помнит правильно. Надо же, где пригодились уроки Кулибина.
– А почему вообще загорелось?
Стрелок из башни? Точно, он самый. Жрет галеты и думает, что не слышно.
– Рот прикрой, Авдонин. Потому что они больные на голову, решили сдохнуть, а не сдаться.
Хаунд хмыкнул. Больные на голову? Ну-ну.
– Чего он там дергается? Успокойте!
Удар прикладом. Темнота.
Тепло давно обжитого огромного помещения. Паровое отопление, нагретые стальные трубы, недавно крашеные старой эмалью. Много людей, так много, что кто другой запутался бы. Но не он, только не он. Катят на каталке, недавно отремонтированной с левой стороны. Там колесики идут плавно, резина совсем целая. Никогда не думал, что вот так окажется все же на Прогрессе. Оказался.
Коридор штукатурили несколько месяцев назад. Перед этим травили грызунов… больших грызунов. И даже выжигали смесью под давлением. Это интересно, про огнеметы у Прогресса он ни разу не слышал.
Часовой. Немолодой, недавно начал курить, много. Вооружен чем-то коротким и удобным, надо запомнить. Заряд пороха как раз для девяти миллиметров, не давать же часовому просто макарыч? Почему так? Он охраняет что-то важное, а что немолодой, так это не беда. И что тут?
Архив? Не иначе, сразу в двух кабинетах, что-то важное, много-много бумаги, двери стальные, недавно смазывали петли с замками и красили сами толстые пластины. И сразу двое часовых, надо же. Тут стоят молодые, здоровые, и пахнут как младенцы, чисто и сладко. Хотя… от одного несет остатками, вчерашними, того же «винта». Вот так дела творятся у фейсов.
Приехали? Похоже. Пьют что-то вроде чая, намешав с чабрецом, душицей и мятой. Курят, двое из троих. Третий знакомый, хоть в глаза посмотрит. И кто тут у нас еще неподалеку? Вот же скоты…
– К креслу пристегните.
– Привет, Савва.
– Здравствуй, Хаунд.
– Невежливо желать мне здравия, чуть не укокошив и спалив на хрен дом, не находишь?
– В смысле?
– Они подорвали бункер изнутри.
– Вы идиот?
– Я…
– Головка от неуправляемого ракетного снаряда!
О, кто-то новенький. Савва, вступай, рассказывай, как ты просил все бережно организовать.
– Как это получилось?
– Он убил одного
– Вы лажанули.
– Да пусть себе идет, Савва. – Хаунд, устраиваясь как можно удобнее, не дергался. Рука работать не хотела. – Чего ты шестерку свою распекаешь? Давай к делу.
С него сняли мешок. В отместку за возможность что-то видеть включили, как и заведено, прожектор, стоявший на столе. Аж волоски в ноздрях чуть не затлели от жаркого обжигающего света. Никакой экономии на Прогрессе, если даже пользуются лампами накаливания.
Все стандартно. Большой кабинет, свет только от лампы на столе, и большой стол. Стены казенно-зеленые на половину комнаты, другая половина – дешевенькая плитка, такая удобная, когда надо отмыть от крови.
Не чайник, большой термос, тарелка с аккуратно открытыми банками, галетами и сахаром в отдельной плошке. Комфорт и удобство, одним словом, йа.
– Свет выключи, Савва. – Хаунд прикрыл глаза. – Не дети, хватит. Условия принимаю.
– А я вам говорил… – Савва не щелкнул выключателем, развернул лампу и все. – Не нужно было так.
– Помолчите, майор. – Неприглядный, весь какой-то серый, сидящий в центре, дернул ртом. – Надо, не надо договариваться. С ним договоришься по-хорошему, потом расхлебывать устанешь. Хаунд!
– Что?
– Где ваши знаменитые словечки на немецком? Я удивлен.
Хаунд, попробовав разорвать наручник, державший левую руку, сплюнул. И таки попал на бороду, глотка пересохла полностью.
– Поспорил с больным на голову Кулибиным. Забились на три бутылки коньяка, что я месяц выдержу без них, а он месяц не будет материться.
– И никто не выиграл?
Хаунд присмотрелся к третьему. К третьей. Что-то с ним явно не то, а что, сразу не понял.
– Получается, что выиграл я. Теперь же не проверишь, как там Кулибин, верно?
– Хаунд, все должно было пойти не так.
Хаунд усмехнулся, глядя на красного Савву. Совесть, что ли, йа? Хорошо хоть думать он может как хочет, если уж разговаривать не может, натюрлих. Еще неделю осталось вроде бы. В смысле терпеть.
– Тебе уже командир вон все сказал, Саввушка, так что не кукарекай теперь. Я согласен, выкладывайте все быстрее и вызовите мне коновала. Рука не работает, без нее мне придется сложнее. И мое оружие верните, без него тем более мало что получится.
– Ты о чем?
Этот серо-невыразительный. Хм… Хаунд в чем-то ошибся, оценивая произошедшее, рихтиг?
– Переговоры можно было провести и не так жестко. Договорились бы.
– Договорились? – Серо-невыразительный кивнул. – Только ты бы начал играть на себя в любом случае. Анализ твоих действий за последние два с половиной года говорит только о таком возможном развитии событий. Ты можешь оказаться в состоянии подчиненного и исполнителя, только заведомо зная о возможной серьезной потере.