Метро: Башня. Метро. Эпидемия. Трилогия
Шрифт:
Девушка замялась.
— У него эфир. Он занят. А кто его спрашивает?
— Сын, Денис. Передайте ему, пожалуйста, что у меня очень срочное дело.
— Денис Кириллович… Я передам, он перезвонит вам, как только освободится…
Денис улыбнулся. Нехорошая фраза, что-то из криминальных телесериалов: «Папа позвонит, как только освободится».
— Пожалуйста, вы можете сообщить ему прямо сейчас? Скажите, что это имеет отношение к программе. Точнее, к сюжету, который сейчас в эфире.
Девушка
— Что-то случилось? Денис Кириллович!
«О Господи! Только не надо лишних вопросов». Не выносить сор из избы — еще одна семейная традиция. Что бы ни произошло, все должно оставаться внутри.
— Передайте, что у меня есть кое-какая информация о Башне… — он не успел договорить.
Гул… Какой-то низкий, утробный гул, ощущаемый скорее телом, нежели слышимый ухом. Впечатление было такое, что сами стены превратились в гигантские сабвуферы и излучают ультранизкие частоты.
— Передайте пожалуйста, пусть срочно перезвонит, — стараясь не кричать, сказал Денис, отключил телефон и сунул его в карман.
Он поспешил в прихожую, но на пороге остановился и уперся взглядом в телевизор. Это было интересно — находиться внутри Башни и видеть, что происходит снаружи. Картинка, транслируемая с вертолета, выглядела вполне невинно: Башня, освещенная закатными оранжевыми лучами солнца. Но…
По стене, облицованной сине-зелеными, словно чешуя ящерицы, переливающимися панелями, поползла узкая трещина. Она продолжалась вверх и вниз, расширяясь прямо на глазах.
«Это называется „Башне не грозит обрушение“, — вспомнил Денис, подумав, что нечто подобное он уже слышал: несколько лет назад, когда какой-то чиновник, приглашенный отцом на передачу, уверял, что дефолт нам не угрожает. — Прелестно».
В следующее мгновение огромный телевизор начал скользить по тумбе из толстого гладкого стекла. Денис почувствовал, как пол под его ногами дрогнул.
Гул усилился, и теперь к нему присоединился громкий треск, будто кто-то рвал гигантский лист бумаги. Шум почти заглушил визги, доносившиеся из прихожей.
Мебель и вообще все вещи, находившиеся в комнате, дрожали и подпрыгивали, словно собирались устроить какую-то фантастическую скачку. Телевизор подобрался к самому краю тумбы, замер на мгновение и пополз дальше.
Слева, в двух шагах от Дениса, с грохотом обрушилась книжная полка, обдав ноги мелкой россыпью стеклянных брызг. Он попятился к двери, успев заметить, что телевизор с трудом балансирует на краю… И в следующий момент он рухнул с полутораметровой высоты на пол.
Денис едва успел среагировать: он закрыл лицо ладонями, согнулся и резко повернулся к взрывающемуся кинескопу спиной.
Даже сквозь нарастающий гул и грохот он услышал легкое чирканье: что-то острое разорвало рубашку на спине и впилось в кожу.
— Черт! —
Паркет в комнате вспучился, шашки выскочили и торчали в разные стороны, как гнилые зубы изо рта старика. Под ковром словно прошла волна; дорогая шерстяная тряпка напоминала распластавшегося удава с причудливым узором на спине, медленно проглатывающего свою жертву. Денис посмотрел по сторонам, чтобы выяснить, откуда еще можно ждать атаки, что еще готовится к прыжку.
Стены перед глазами дрожали, и пол ходил ходуном; все это очень напоминало первое в жизни сильное алкогольное опьянение с той разницей, что, когда Денис впервые напился, стены хоть и двигались, но при этом оставались целыми.
Он обхватил голову руками и бросился в прихожую.
То, что он увидел, заставило его улыбнуться. Лариса сидела на корточках, зажав голову между коленями; блузку с блестящей вышивкой она натянула на лицо. Может, она считала это надежным укрытием? Разве не так поступают дети, закрывая лицо ладонями?
У Светы была прямо противоположная реакция. Она металась по прихожей, тщетно пытаясь найти выход. Крашеные волосы стояли дыбом. Девушка успела надеть только одну босоножку, вторая нога была босой.
Только Сева оставался спокоен и невозмутим. Впрочем, его спокойствие сильно встревожило Дениса и не потому, что оно было наигранным. Нет, Сева действительно был спокоен. Он лежал на полу, не подавая никаких признаков жизни. На лбу его вздувалась и прямо на глазах росла огромная багровая шишка.
Денис перешагнул через горные лыжи: пара дорогих «Россиньолей» с пристегнутыми ботинками спикировала со шкафа и угодила прямиком Севе в лоб.
«Хорошо еще, сам шкаф не упал». Денис старался мыслить позитивно; у него была такая возможность, поскольку шкаф оказался встроенным в стенную нишу, и, хотя от нее во все стороны, как паутина, расходилась сеть неглубоких трещин, сам шкаф остался неподвижен.
Он нагнулся над товарищем и похлопал его по щекам.
— Сева! Сева!!!
Треск, кажется, стал тише. По крайней мере, гул — низкий, изматывающий — стих.
— Сева, ты жив? — приятель пробурчал что-то неразборчивое. — Севочка, любимый, разве от этого теряют сознание? — Денис говорил высоким, почти писклявым голоском, пытаясь копировать кого-то из девчонок. Он давился от смеха, подступавшего откуда-то изнутри, и, хотя ситуация явно не располагала к веселью, он ничего не мог с собой поделать. Отец ему как-то сказал: «Ты, наверное, и в преисподнюю заявишься с березовым веником под мышкой и тут же пошлешь кого-нибудь из чертей за холодным пивком». В общем-то, он был прав.