Метро
Шрифт:
– А они будут проверять. – Не унимался Ромик.
– Я там на дверь ящик присобачил еще. Если услышите звон стекла – значит, лезут.
– Молодец, – Пустовалов протянул Виктору зонтичную конфету, что вызвало нервный смешок у Ромика.
– Витян, за конфеты шестеришь?
– Глюкоза сейчас дороже денег, – парировал Пустовалов.
– Да? Дай и мне тогда.
– А ты что, заслужил? – Удивился Пустовалов, складывая руки на животе.
Ромик сверкнул сердитым взглядом.
– А там тишина? – Виктор кивнул на гермодверь.
– Ага.
– Забыли про нас девчонки.
Виктор вздохнул и бросил трубу на грязные
– А может, их уже и в живых нет?
Пустовалов забросил ноги на соседний тренажер для икр и закрыл глаза.
– Если бы это было так, то бешеные обезьяны были бы уже здесь. Этот проход – часть здания, а не метро.
– Значит, они просто ушли?
– Скорее всего.
– Тогда почему они не сказали, что мы тоже пассажиры?
– Наверное, потому, что кто-то цеплял на них собачий ошейник. А ты бы поступил по-другому?
– Ты бы точно так поступил, я не сомневаюсь, но они-то знают, что нам грозит смерть.
– Плохо ты знаешь женщин, Иван, – деловито сказал Ромик и, наткнувшись на свирепый взгляд Харитонова, осекся, – в смысле с плохой стороны.
– Я знаю все о женщинах с плохой стороны. И о плохих сторонах мужчин тоже.
Пустовалов с любопытством глянул на Харитонова.
– Если вы правы, – рассудил Виктор, – тогда их могут держать там насильно?
– Это больше похоже на правду, – согласился Пустовалов.
– Но зачем?
Вопрос остался без ответа и Виктор лишь грустно констатировал:
– Катя оставила свой автомат…
В следующую секунду до них докатился далекий воинственный вопль.
Пустовалов резко открыл глаза. Ромик засуетился в своем углу, безуспешно пытаясь подняться.
– Не ссы, боец! – Гаркнул на него Харитонов. – По крайней мере, до звона стекла.
– Здесь нельзя оставаться. Это же тупо. Тупо. – Бубнил Ромик.
– Заткнись!
– А что делать, в самом деле? – Прошептал Виктор.
– Ждать.
– Чего?
Пустовалов взглянул на часы.
– Через час должно открыться метро, посмотрим, появятся ли в туннелях поезда.
– А если не появятся?
– Тогда все это выходит за пределы метро.
Харитонов оскалился, словно горилла. Он сидел на скамейке у дальней стены, уложив автомат поперек широко расставленных ног.
– А как же ты, дружище? Ты же так торопился, что даже крышку не удержал.
Пустовалов не открывая глаз, снял с руки дешевые электронные часы и швырнул ими в Харитонова. Часы стукнулись о его колено и упали дисплеем в песочную пыль.
Харитонов посмотрел на упавшие «бенладенские» Casio и поднял взгляд на Пустовалова. Тот лежал, обняв свою МКВ-15. В полумраке не было понятно, закрыты ли его глаза – судя по положению головы, казалось, он смотрит в потолок над Харитоновым.
– Помню, был у меня один рядовой, – неожиданно начал Харитонов, погружаясь в тень, – тоже умником себя считал. Законы любил цитировать. Особенно, что касается прав человека. И главное в уставе хорошо разбирался. Четко знал, что ему можно, а что нельзя. Туалеты, например, мыть отказывался. Говорил какой-то закон вышел и теперь за ним другие его дерьмо убирать должны. Он, конечно, постоянно огребал от товарищей. Но для него это что-то вроде миссии было. Крестового похода. Я пытался с ним по-хорошему сначала…
Пустовалов усмехнулся.
– А что? Я ведь как командир за него отвечаю. Но парень упрямый был как баран. Заладил: по уставу да по уставу. Говорит
Пустовалов снова усмехнулся.
– Занятия как положено, с план-конспектом, – продолжал Харитонов, сверкая глазами из темноты. – Сначала хождение строем, повороты на месте и в движении. Потом ужин и опять занятия. А через час, когда все легли спать – учебная тревога. Нападение противника превосходящей силы и марш-бросок на пятнадцать километров в полной выкладке. Половина блевала потом, а треть в обмороке. Но зато, какая учеба! В общем, отдохнули час и снова занятия… И так целые сутки – до возвращения нашего отличника. В общем, когда рядовой тот вернулся, с ним что-то произошло. Что-то очень неприятное. В комнате бытового обслуживания. Да. Была там у меня пара горячих голов. Мало того – все было снято на три смартфона. Смартфоны я конечно у всех отобрал и наказал – запрещены они в армии. Как и прочие непотребства. А рядового этого той же ночью нашел в сушилке. Он там веревку из ремня мастерил. Говорю, только не в моем подразделении, товарищ рядовой… Забрал у него ремень. А у него еще в руке фотография была – мелкие, брат и сестра. Прощался, значит. Так вот я говорю – кто хочет – тот добьется, и меня конечно уволят. Но вот это – смартфоны показываю ему – попадет твоей семье, если ты в моем подразделении это сделаешь.
Харитонов замолчал, и потянулся стволом автомата к часам на полу.
Виктор, сидя на тренажере-бабочке у входа поворачивал голову то на Харитонова, то на Пустовалова, который к его удивлению улыбался, слушая омерзительную харитоновскую историю.
– И что потом было с ним? – Спросил Ромик.
Харитонову, наконец, удалось подцепить часы Пустовалова на полу.
– А потом стал он образцовым солдатом. Молодых гонял, когда старшие ушли. Я бы его сержантом сделал, дисциплину-то он хорошо держать умел. И ведь все по уставу! Я говорю тебе военную карьеру делать надо. Но он отказался. В день увольнения он пришел ко мне попрощаться, я пожал ему руку и вручил три смартфона – на память говорю о службе, вместо дембельского альбома.
Харитонов подтянул к себе пустоваловские часы и поднял за ремешок. На дисплее было восемь нулей. Шесть больших и два маленьких. Таймер завершил обратный отсчет.
– Так вот я иногда думаю, – медленно произнес Харитонов, разглядывая часы, – как много зависит от того во что ты веришь. Ведь если бы тот рядовой действительно за справедливость боролся, а не гордыню свою тешил – дескать, он не такой как все, особенный, то разве полез бы он в петлю?
Харитонов перевел взгляд на Пустовалова.