Метрополис. Индийская гробница(Романы)
Шрифт:
Далеко внизу, возле импровизированного костра лежал полураздавленный человек. Но крик достиг его ушей. Он вскочил, он посмотрел, он увидел… И все, кто плясали вокруг костра, с ужасом увидели девушку, которая, точно ласточка, висела на высокой башне собора. Руки Ротванга тянулись к ней.
И все услышали крик Фредера:
— Я иду, Мария, я иду!
ГЛАВА XX
Но
Это был Грот. Он подошел к баррикаде, где уже пылали первые огни. Он не смотрел по сторонам. Он видел только девушку с опушенной головой с связанными руками, в разодранном платье.
Грот взошел на помост. Он развязал веревки, он взял девушку на руки. Он отодвинул её золотистые волосы, чтобы заглянуть ей в лицо. Он долго смотрел на нее. Затем он поднял ее, спокойно и уверенно сошел с помоста и понес девушку по широкой улице. Толпа молча дала ему пройти. Никто не решался преградить ему путь. Никто не решался спросить:
— Что ты делаешь, Грот?
Глаза Грота были грустны и гневны. Но сильнее и грусти, и гнева был свет его любви.
Новая Вавилонская Башня царила над умирающим городом. Она одна осталась нетронутой.
По лестницам Новой Вавилонской Башни тащился Геймердинг. Он стонал от боли. Он громко проклинал.
Геймердинг подходил к кабинету Джо Фредерсена.
За дверью был слышен его голос:
— Где мой сын?
Геймердинг вошел в кабинет. У стены возле двери стоял Олерт и вплотную перед ним Джо Фредерсен. Он крепко держал Олерта.
— Где мой сын? — спрашивал Джо Фредерсен. — Где мое дитя?
Бледные губы Олерта беззвучно произнесли:
— Завтра многие в Метрополисе спросят:
— Джо Фредерсен, где мой сын? Джо Фредерсен, где мое дитя?
Руки Джо Фредерсена опустились. Он подошел к Геймердингу. Он внимательно посмотрел на него и кивнул головой.
— Я знаю тебя, — сказал он беззвучно. — Ты — Геймердинг, ты был первым моим секретарем. Я был жесток к тебе, я рассчитал тебя, я обидел, я оскорбил тебя. Я прошу тебя простить меня. Мне жаль, что я был жесток к тебе или же к кому-нибудь. Простите меня, Геймердинг. Я уже десять часов не знаю, где мой сын. Я спрашиваю всех и каждого, я понимаю, что это бессмысленно. Но, может быть, может быть, вы все-таки знаете, где мой сын.
— Его схватила толпа, Джо Фредерсен!
— Его схватила толпа?
— Да… Они схватили его, потому, что они искали жертву, на которой можно было бы сорвать свое отчаяние. Ведь отчаяние и боль сделали их дикими зверьми, и они мечтали о мести.
— О мести? Кому?
— Девушке, которая подстрекала их.
— Дальше.
— Они поймали девушку, которую они обвиняют во всех ужасах. Фредер хотел спасти ее, потому что он любит ее. Тогда они схватили его, чтобы заставить посмотреть, как она умрет. Они развели костер и танцевали вокруг.
Джо Фредерсен, не говоря ни слова, бросился бежать вниз по лестнице. Он бежал, не переводя дыхания. Он бежал до самой соборной
Там стоял костер, но толпа смотрела наверх, на верхушку собора, крыша которого сияла в утренних лучах солнца.
Джо Фредерсен остановился, точно наткнувшись на невидимое препятствие.
— Что такое? — пробормотал он.
— На крыше собора Фредер и Ротванг сцепились в отчаянной борьбе. Но вот Ротвангу удалось освободиться. Он тут же вновь кинулся за Марией. Теперь он висел, держась только руками за скульптурное украшение собора.
Он смотрел вверх в бесконечную синеву утреннего неба.
Он увидел там лицо Гель, которую он любил. Она походила на прекрасного ангела смерти, она улыбалась ему и коснулась губами его лба.
— Гель — сказал он, — моя Гель… наконец-то… наконец…
И его пальцы разжались.
Джо Фредерсен не видел его падения и не слышал крика потрясенной толпы. Он видел только одно: прекрасного молодого человека, который шел спокойными и смелыми шагами по крыше собора и нёс в своих руках девушку.
Джо Фредерсен коснулся своим лбом камней на площади. И те, что стояли возле, услышали плач, который вырвался из груди его, точно родниковая вода. И когда он опустил руки, все, кто стоял возле, увидели, что волосы Джо Фредерсена стали белыми, как снег.
ГЛАВА XXI
Джо Фредерсен пришёл к своей матери. Он снял шляпу. Она увидела его седую голову.
— Дитя, — сказала она беззвучно и протянула к нему руки. Джо Фредерсен упал на колени около своей матери и услышал её милый голос:
— Дитя мое, мое бедное дитя!
Джо Фредерсен долго молчал. Затем он заговорил. Он заговорил с пылом человека, который омывается святою водою, со страстью новообращённого, с восторгом освободившегося. Но когда он заговорил о своем сыне, голос изменил ему.
— Я бы хотел, — сказал он наконец, — чтобы ты видела его с Марией на руках. Мне казалось, что я впервые вижу его лицо. У него изумительное лицо, мать, и я знаю, ему удастся создать новый Метрополис с помощью тех, кто любит его!
— А девушка?
— Ты увидишь ее, мать. Ты скоро ее увидишь. И тебе покажется, что Гель воскресла вновь.
— А Ротванг умер.
— Да, мать, он умер…
Молчание…
— А в чем будет твоя жизнь, мое дитя?
— Я еще не знаю этого, мама! — ответил Джо Фредерсен. — Если бы мы жили тысячу лет тому назад, я может быть, пошел бы паломником в Святую Землю. Но что мне сейчас делать в Вифлееме или в Гефсиманском саду?.. И все же, может быть, я отправлюсь в далекое путешествие по улицам людей, которые ходят в тени. Я буду сидеть с ними, я научусь понимать их стоны и проклятия, в которые ужасная жизнь превратила их молитвы. Только понимая, можно полюбить. А из любви возникает воля к делу. Я мечтаю полюбить людей, мама, и я надеюсь, что найду дорогу к любви.