Меж двух берегов
Шрифт:
– Что такое-с?
– забеспокоился тот.
– Водка вся вышла!
Они глядели молча друг другу в глаза, как бы желая проникнуть один другому в самую душу. Затем Иван Михайлович пожал плечами и проговорил обычным угрюмым тоном, сразу утратив свое недавнее добродушие:
– Не обязан об этом беспокоиться.
– Знаю, милый. Но нет ли бутылочки?
– Спиртного не держу и держать не имею в виду-с.
Бламанже могу предложить.
– Ну, дорогой мой... Иван Михайлович!
– продолжал
Но Иван Михайлович, пристально поглядев на взлохмаченную голову офицера, на его просительно протянутые руки, ответил решительным тоном:
– Сам не пью-с и вам не посоветую.
И с этими словами, искоса поклонившись, он ушел вниз.
Офицер развел руками и, не то про себя, не то обращаясь к компании, проговорил:
– Вот чертов характер!.. Кабы мне такой, я бы навил веревок из жизни!
– Хотите браги?
– предложил капитан.
– Я себе целый туяс купил.
– И я купил браги, - хотите?
– предложил учитель.
Офицер поклонился учителю и капитану, как бы благодаря, но отказываясь от предложения, и, уловив на себе пристальный взгляд иностранца, поспешил ему объяснить:
– Брага, видите ли, вроде пива, только похуже, и вроде, пожалуй, кваса, но получше его; а в общем - бурда!
Кто желает разводить в желудке лягушек, пускай пьет эту самую брагу. А я насчет водочки: о-де-ви, как говорят французы, то есть "вода жизни". И действительно, это так!
Все улыбнулись.
– Плохо жить нам без вина: жизнь печалями полна! А у нас Иван Михайлович самого-то главного и не держат... Ох, эти мне нравственные люди!
– вздохнул офицер и вдруг обернулся в сторону.
– Ты чего на меня радуешься, Душков?
– спросил он, увидя пред собою рослого солдата в белой рубахе, в накинутой на плечи шинели.
Солдат, только что подошедший, стоял перед офицером, улыбаясь, сверкая весело глазами и зубами и приложив к козырьку руку, как бы отдавая честь по-военному.
– Ты чему-то рад?
– Так точно, ваше высокородие: подбзрел!
– ответил Душков.
В его тоне и в голосе слышалась фамильярность, приятельская нота.
– Что подбзрел?
– Водки полон туяс!
– Водки?! Где?!
– Старичишка у машины греется... Самосидку везет.
– Самосидку?.. Арестовать!
– Наложил арест, ваше высокородие. В каюту поставил.
Офицер весело потер руки.
– Мой адъютант, - рекомендовал он Душкова.
– Фельдфебель, ближайший сотрудник мой и секретарь.
Способнейший человек!.. Господа, - обратился он к попутчикам, водочку, слава богу, достали; вот теперь, значит, можно и побеседовать.
– А что это такое - самосидка? Я не понимаю, - заинтересовался иностранец.
– Самосидка, - объяснил
Ее гонят здешние бабы... деревенские женщины... пейзанки... Гонят в лесу, в хлеву - контрабандой, без акциза...
Из пуда муки выходит целая четверть, да за работу двугривенный... Дешево и сердито! Можете судить, что это за нектар получается. Сама она крепчайшая, цветом зеленая, на вкус противная... Пьешь - точно гвозди глотаешь.
А наши сибирские остяки-инородцы ее очень правильно называют: "огненная вода". Ловко сказано! Именно - огненная... Ну-с, - обратился он снова к Душкову, - где ж старичишка?
– Обмер, ваше высокородие. Очень перепугался, - отвечал солдат прежним веселым тоном.
Оба они, видимо, ликовали. Оба улыбались, глядя друг на друга, но, несмотря на улыбки, вид у них был какой-то сумрачный. Воротники у них и околыши на фуражках были черные, канты на шинелях и на погонах тоже черные, и оба они производили впечатление чего-то мрачного и траурного.
– Что за полк?
– спросил иностранец, наклоняясь к капитану и разглядывая мрачные мундиры.
– Тюремная команда, - шепнул в ответ капитан и громко обратился к офицеру: - Водки не дурно бы выпить... Только уж вы старика-то не трогайте. Шут с ним!
– Зачем трогать! Мы с ним по-приятельски войдем в соглашение. Я заплачу ему хорошо... Честью клянусь, хорошо заплачу, да еще спасибо скажу. И его самого напою. Эй, Душков! Айда! Веди к старику.
Они ушли, а на палубе начали накрывать для капитана обеденный стол.
II
Когда свечерело, на мачте у "Сокола" и на задней барже подняли по фонарю. Они висели высоко над рекою среди сумерек и простора ясными точками, как две новые планеты. Из-за холмов поднималась луна огромным бледно-розовым шаром, легким и золотистым, почти прозрачным. Пароходные колеса монотонно шумели и будоражили воду, и далеко за "Соколом" тянулся по Иртышу волнистый след. Дальний огонек баржи и луна отражались в реке, и серая зыбь и темные стремнины сверкали, чернели и дробились на бегу золотыми брызгами.
На палубе вокруг стола сидели с капитаном прежние пассажиры. Перед ними был чай в стаканах, перед некоторыми брага, а перед офицером в чайнике стояла водка, которую он иногда разливал по чашкам и, выпивая, закусывал огурцом. Рядом с офицером сидел владелец водки, кудрявый старик, крепкий и низкорослый, в теплой поддевке татарского покроя.
– Для меня вы очень интересный человек, - сказал, обращаясь к нему, иностранец.
– Все, что вы говорили о себе, так для меня неожиданно... Как ваше имя, чтобы я мог называть вас?