Меж двух океанов
Шрифт:
Гринвичский меридиан мы пересекли еще три дня назад. Таким образом, теперь мы уже находимся не только в северной, но и в восточной части земного шара. Температура воздуха с тридцати четырех в тени, как это было в Веракрусе, сейчас упала до десяти, а ночью была еще ниже. Отоспались под одной только простыней, отходили в рубахах с короткими рукавами! С удовольствием бы надел теплую, если бы она была. На палубе воротник пальто приходится поднимать повыше.
Утром солнце зябко выглянуло из-за туч, а сейчас море облепило тяжелым слоем тумана. В три часа мы были вынуждены застопорить машины: в ста шагах ничего не было
Пароходная сирена ревет в тумане. Час назад она посылала предупреждения через каждые две минуты, но теперь, когда каша тумана загустела настолько, что с капитанского мостика не видно даже носа судна, она взвывает через каждые десять-двенадцать секунд. Юнги в резиновых капюшонах по двое стоят на носу и корме с боцманскими дудками во рту.
Слышишь? А аот опять! В перерывах между сигналами «Торкильдсена» все отчетливее, все ближе слышался иной рев, на полтона выше. Вдруг у правого борта выползло огромное чудовище. Вот из тумана лезут мачты и трубы, борт его уже самое большее метрах в пятидесяти от палубы «Торкильдсена». Теперь обе сирены воют друг на друга непрерывно, серый призрак скользит мимо, как дурной сон.
Даже на лице капитана, исхлестанном ветрами всех океанов, в этот миг читаешь облегчение.
— Ощущение не из приятных, а? Это и есть проклятый английский туман. Сейчас, осенью, он здесь в порядке вещей ежедневно. А часто он не поднимается и по нескольку дней. Веселое занятие торчать тут! А знаете что? Бегите-ка в каюту, такое ненастье лучше всего проспать.
На следующий день туман исчез, словно его метлой вымели. Утро еще было немного заплаканным, но к полудню сквозь тучи проглянуло солнышко.
До Польши оставалось два дня плавания.
Ночь опустилась на море и «Торкильдсен». Где-то южнее, справа по борту судна, скользит голландский берег, впрочем, вполне возможно, что это уже Германия. Ведь завтра на рассвете нам предстоит войти в устье Эльбы. Словно песчинки кремния, по небу рассыпались миллиарды звезд. Мачты слегка покачиваются на фоне звездной парчи, еще два дня… и дома! Да как же это возможно, что тебе до сих пор не пришло в голову побывать дома хотя бы на волнах эфира! Ты все еще живешь представлением о том, что в южном полушарии на средних волнах для приемника, установленного у нас в машине, Прага была несбыточной мечтой. Ну, а здесь?
— Ну конечно же, присаживайтесь, здесь вам никто мешать не будет. Хотя этот аппарат и не самой новой конструкции, но европейские станции берет все.
Слабое потрескивание приемника, оперная ария из Милана, последние известия на французском языке, передаваемые парижской радиостанцией, под мачтами которой ты шел три дня назад, и… ну конечно, что же иное еще это может быть, кроме Праги!
«Музыка, музыка, как хорошо ты играешь…»
От радости сердце готово выпрыгнуть. Чешская речь и чешская музыка по радио спустя почти три года! В последний раз мы поймали Прагу на озере Киву. А потом от самой Родезии и по сей день ничего не было слышно.
«…В Чехии температура около тринадцати градусов, ночью от четырех до двух градусов. Через минуту, ровно в девятнадцать часов, сигнал
Вечерний выпуск последних известий. Слушаешь их с жадностью голодного, стараясь не пропустить ни одного словечка. После известий концерт по заявкам радиослушателей, затем передача «Народный университет» — положение в Чехии во времена Карла IV, программа «Воскрешенные картины хроники збраславской». Как великолепно звучит древняя чешская речь для путника, который спустя долгие годы на плавучей скорлупке возвращается домой!
Он даже и не замечает, что вот уже шестой час сидит у приемника, для него это время показалось секундой, грезами. Ужина на камбузе уже не получишь, но это неважно, ведь такой случай бывает всего раз в жизни.
— Ну вот мы и в устье Эльбы. Пойдемте, я покажу вам морскую карту, чтобы вы себе лучше представили, — улыбаясь, сказал капитан «Торкильдсека» и первым быстро взбежал по крутым ступенькам на верхнюю палубу.
— Вот здесь слева за нами остался Гельголанд. А вот тут, справа, где находится этот зеленый газон, начинается порт Куксхафен. Вероятно, англичане его щадили, старались не очень разрушать. За всю войну на него упало едва ли два десятка бомб. А ведь это был ключ к важнейшим военным портам.
Так вот оно какое, устье Эльбы! Темная вода, которая смешивается здесь с соленым Северным морем, это та же самая вода, в которой мальчишки купались где-то в Ним-бурке или в Лысе; это та же вода, которая у Мельника слилась с Витавой, чтобы донести пароходы до Грженска и дальше, к морю. Здесь на севере она несет на своей спине посудины побольше, такие, что плывут во все концы света.
С девяти на капитанском мостике стоит немецкий лоцман. Теперь он передаст управление судном капитану только на другом конце Североморско-Балтийского канала. Немногословный, с резким профилем, он старается ни с кем не встречаться взглядом.
— Мы не любим здешних лоцманов. В большинстве своем это нацисты, бывшие капитаны торговых и военных судов.
Возможно, что именно этот несколько лет назад командовал артиллерийским обстрелом по нашему Бергену. Сегодня, однако, никто из них этим не хвастается!
Вскоре после полудня мы входим в канал, который был наиболее чувствительным нервом воюющей Германии. Самые крупные военные корабли и подводные лодки, которые не имели возможности плыть мимо Дании и подвергать себя риску плаванием по заминированному морю вдоль шведских берегов до Кенигсберга в Восточной Пруссии, были обречены на эту водную дорогу, канал Вильгельма. Гитлер собирался его расширить и углубить, но не успел.
— Хуже всего чувствовали себя нацисты в конце войны, когда им пришлось спешно перебрасывать флот с Балтики. С очень большим трудом им удалось вывести по каналу линкоры «Тирпиц» и «Гнейзенау». А поскольку мосты нависали над каналом низко, пришлось обрезать мачты…
Плоская местность скользит мимо судна, которое со скоростью двадцати километров в час плетется по водному шоссе. Поля давно вспаханы. Местами рядом с каналом поблескивает прямоугольник жирной земли, плодородная грязь, которую с землечерпалок по трубопроводам направляют вдоль канала, возвращая полям смытый плодородный слой почвы. Ветер уже продувает жнивье, но мальчишки все еще бегают с голыми коленками, посиневшими от холода.