Меж двух океанов
Шрифт:
— Вы только не боитесь! Впереди места хватит. Месяц назад я точно так же привез на «Ирисе» грузовичок.
— Да ведь там нет места даже для колес! — протестует Мирек.
— А кто говорит, что машина должна стоять на колесах. если ее везут? Положим ее на брюхо, и колеса останутся в воздухе!
— Образумьтесь, капитан! Нос в длину не больше двух с половиной метров, да там еще стоит мачта. А машина почти пять метров, и она бы поместилась там разве что на задних лапках!
— Я же не собираюсь ставить ваш груз в длину. Положим машину поперек — и порядок. А что? Если она ляжет на брюхо, отчего бы передок и
— …перевешиваться через борт, да?
— Перевешиваться через борт! — зло рявкнул Ботаси. — Да, сеньор, через борт! Я немножко смыслю в своем деле. Какая разница, торчат ли они над морем или над баркой? Все равно висят в воздухе.
— На первой же волне мы опрокинем машину в воду!
— Это уж мое дело! — не на шутку рассердился Ботаси.
— Не совсем, — пытаемся мы еще постоять за себя. — Если «татра» свалится в море, плохо будет нам, а не вам.
Дамасно, все это время молчавший и слушавший, дождался самого подходящего момента.
— Машина будет привязана так, что не пошевельнется. И вообще вы что, хотите проторчать здесь, в Гольфито, до скончания века? Большего судна, кроме банановых, вы тут не увидите, хоть все глаза просмотрите. Разве что, — и Дамасио вдруг расхохотался, — заказать себе «Куэн Мери».
— Так что? Будем грузить или нет? — мирно спросил Ботаси. — А то я пойду искать другой груз. Порожняком не уеду, это как пить дать!
— Ладно, грузите!
— Тогда ступайте договариваться с начальником. Пусть вам даст кран, досок и какой-нибудь канат. И людей.
Он повернулся и, не успели мы вымолвить слова, скрылся за углом.
— Знаешь, на кого бы я сейчас хотел посмотреть? На продюссера того фильма, что мы с тобой видели в «Люцерне». Панамериканская автострада от Огненной Земли до самой Аляски, асфальт, бетон, на каждом шагу бензозаправочные станции, лес и пальмы…
— Лес уже здесь был. Пальмы тоже. Возможно, лет через пятьдесят будет и автострада.
Низкая панорама порта Гольфито, прижатого крутыми горами к берегам залива, проплыла мимо, словно на поворотном круге сцены, и скрылась за занавесом густого леса. «Ирис» вспорол носом зеркальную гладь. Его качает, как первоклассника, несущего на голове мешок с песком. «Татра» со всем багажом сидит поперек на носу барки, перемещая центр тяжести судна не только вперед, но и вверх. Нам кажется, что это рискованно. В спокойных водах залива опасность ей не грозит, а как будет в открытом море?
Далеко за кормой «Ириса» уходят за горизонт верхушки леса, покрывающего горы, на смену им прямо перед нами растут из моря другие. Где-то там, с левой стороны, упрятаны американские базы подводных лодок, о которых нам вчера рассказывали портовые рабочие. Место выбрано неплохо. Если бы мы не знали об этом, нам бы и в голову не пришло, что отражения пальм под теми идиллическими склонами сливаются с перископами подводных лодок.
Противоположные берега залива поднимаются все выше. Мы уже давно должны были идти на юг, выходить из залива 8 открытое море!
— Эй, капитан, не надо ли немножко свернуть?..
— У меня есть груз для Пуэрто-Хименеса. Видите вон там, на берегу, лачуги? — отозвался, пытаясь перекричать шум мотора, человек за рулем. Это был Фернандес, зять старика Ботасн, оставшегося в Гольфито, чтобы найти груз на
Полчаса спустя от борта «Ириса» отошли два плотика со скромным грузом продовольствия, и мотор снова зачихал. Но вместо того, чтобы взять курс на юго-восток, к горловине залива, Фернандес направился в совершенно противоположную сторону, на северо-запад, еще глубже уходя в бухту. Ради проверки вытаскиваем из «татры» компас. В самом деле, он показывает курс 320. А для тот чтобы выйти в море, нужно обогнуть мыс Матапало, а это значит взять курс 105, самое большее—110!
— Послушайте, капитан, при расчете нам дали слово, что через день мы будем в Пунтаренасе.
— Куда спешить? — отвечает Фернандес, поднимая глаза от руля. — Ну, будем там через два пли три дня! Раз у меня рейс в Плайя-Бланко, значит я и иду в Плайя-Бланко! СаrаmЬа, — он откашлялся и плюнул мимо наших носов через открытое окно прямо в море, — капитан здесь я! А если вам не нравится, можете брать свою машину в зубы и плыть хоть к самому дьяволу! И вообще ступайте-ка лучше есть! Мальчишка уже сварил фасоль… Эй, Пабло, принеси и сюда чего-нибудь!
— Три дня! Полюбуйся на вон те тучи, Мнрек! Определенно, на севере уже льет как из ведра… Что он тебе подал? Ведь это же прокисшая фасоль, чувствуется на расстоянии! Не ешь!
— Ее и так никто не ест. Видишь, у рыб целый пир. Я загляну в машину, там под сиденьем найдутся сухари и банка консервов.
Снова мы приближаемся к берегу. Под пленительными арками пальмовых крон показалась белоснежная полоска песчаного пляжа, но нигде не видно признаков жизни; «Ирис» медленно тащится вдоль берега, словно отыскивая что-то. Только поздно вечером в банановой роще появились светлые соломенные шапки хижин и нескольких свайных построек. Вторично замолк мотор «Ириса», скользнул в воду якорь, а от берега отчалило несколько долбленых лодок.
Все четыре дня пребывания в Гольфито нам казалось, что в целой Коста-Рике не может быть более захолустного уголка. Однако по сравнению с пустынным берегом Гольфито был настоящим городом! Туда хоть изредка, но все же приходят океанские грузовые пароходы. И живут там вместе сотни людей.
А эти бедняги на выдолбленных из дерева лодках, полуголые и запуганные, — в полном смысле слова отшельники, отверженные миром. Десять-пятнадцать человек, белых и метисов, сожгли за собой все мосты, кроме нашей барки. На приятной цветной фотографии их прибрежное селение выглядело бы райским уголком, полным романтики и очаровательных приключений. Пальмовая роща и гроздья бананов, белоснежный пляж и нежные волны моря — чего еще тут не хватает, чтобы сбылись былые юношеские грезы?
Несомненно, мечты остались бы мечтами, если пожить здесь денек-другой.
Но в жизни горстки людей из Плайя-Бланко эти «деньки» помножены на месяцы и годы борьбы за щепотку соли, за коробок спичек, за кусок сахара, за рубашку и таблетку хинина. Слишком мало здесь того, что требуется для жизни человека, и вce-таки люди остаются в селении.
То немногое, что у них есть, никто не отберет. Они боятся болезней и увечий, страшатся долгих дождей и малярии, но они не продают себя, не просят с шапкой в руке работы, как те, кто живет на другой стороне Сладкого залива.