Между Амуром и Невой
Шрифт:
Особняком в этом списке стоит Петербургский Дом предварительного заключения. Расположен он на Шпалерной, в квартале от служебной квартиры Лыкова. Огромное шестиэтажное здание насчитывает 63 камеры общего содержания и 317 одиночек: 285 для мужчин и 32 для женщин. Сюда и привезли Лыкова с Челубеем.
Знакомство их с домзаком началось с очень тщательного обыска. Надзиратели проверили даже прическу, бороды и уши. После этого прибывших переодели в короткие серые бушлаты и серые штаны, выдали по паре толстого белья и босовики — то же, что в других тюрьмах называется «коты», полукалоши из войлока. С собой из собственных вещей дозволили взять постели (в российских тюрьмах арестованным казенного постельного белья не полагается),
Переодетые, с узелками в руках, они в сопровождении субинспектора пошли наверх. Чугунные лестницы, сетки в пролетах, тусклый газовый свет, суровые надзиратели — всё это гнело малоопытного Челубея. Но Лыков спокойно и уверенно шел впереди, накинув халат на одно плечо (примета опытного арестанта), и Челубей, глядя на него, начал утешаться.
Их завели на четвертый, уголовный этаж. Лязгнула огромная дверь и Яков, к своему удивлению, увидел, что коридор кишит сидельцами в серых, как и на них, робах. Режим в Пересыльной был мягкий, днем все общие камеры отпирались и заключенные свободно общались между собой.
Не успели они сделать и двух шагов, как раздался сигнал на вечернюю поверку. Толпа засуетилась, вскипела, как стайка мальков при появлении окуня. Через минуту посреди коридора выстроилась покамерно изогнутая шеренга обитателей этажа. Парашечники быстро и привычно сосчитали своих, доложили старостам, те коридорным, а коридорные — старшему старосте. Последний проверил счет сам и доложил надзирателю. Тот еще раз лично пересчитал вслух всех арестантов, пройдя вдоль строя и ткнув пальцем в грудь каждого. У всех получалась одна и та же цифра — сто двадцать три человека.
Строй надолго застыл в ожидании начальства, вполголоса переговариваясь; многие с любопытством косились на новичков у входа. Наконец, минут через двадцать, появился помощник смотрителя, высокий молодой человек в пенснэ, с холодными глазами. Принял рапорт, прошелся вдоль шеренги. Ему указали на вновь прибывших. Поручик бросил на них быстрый взгляд, и Алексей узнал его: встречались ранее у Коковцова. Что сейчас будет? Секунда — и помощник смотрителя заторопился дальше, бросив небрежно через плечо:
— Пасюк! разместить…
Арестанты шумно расходились по камерам. Старший надзиратель Пасюк, царь и бог четвертого этажа, ражий, как гвардейский унтер, подошел к новеньким. Глянул опытным оком на позу и повадки Лыкова, посмотрел в статейные списки, и недобро усмехнулся:
— В четыреста третью. Там энтому быстро мозгу вправят. Всего «спиридон», а стоит, что твой «дергач»…
И ушел, равнодушный.
Давненько же Алексей не был в камере! Открылась дверь с цифрой «403», и он шагнул внутрь и осмотрелся. Небольшое помещение три на две сажени. По стенам — нары в два яруса, слева от входа печка, справа — «парашка». К стене приделаны откидывающиеся стол и два табурета. У двери газовый рожок, рядом кнопка звонка. На стене обязательная скрипка, в красном углу — такая же обязательная икона. И двенадцать пар глаз смотрят на вошедших с нехорошим любопытством.
Не успели они сделать и шага, как на них налетел из угла долговязый жилистый мужик в тиковой рубахе, с шалыми глазами:
— Ну-ка, живо по абасу [84] за прописку!
— На!
Лыков небрежно махнул рукой. В воздухе мелькнули грязные пятки, и долговязый улетел к «парашке». Все ахнули вполголоса. Мазурик тут же вскочил с матерной бранью, но Алексей, не обращая на него более внимания, прошел к лучшим местам. Там под иконой на
84
Абас — двугривенный (жарг.)
85
Регалки — татуировки.
86
Хинная настойка — семидесятиградусный лекарственный препарат, охотно применявшийся населением для «иных целей». Доверов порошок — смесь опиума, ипекакуаны и сернокислого калия, средство для лечения бронхита и лорингита; использовался в тюрьмах как наркотик.
Жиган посмотрел на Лыкова сверху вниз с насмешливым превосходством и обратился к соседу:
— Во, смотри! Бойцовский «спиридон» приехал к…
Договорить он не успел: Алексей молча схватил его за лодыжки и сдернул с нары. Даже не сдернул, а сошвырнул, запустив, как метательный снаряд, к двери. Верзила, не успев опомниться, перелетел по воздуху все три сажени, ударился со стоном о порог и остался лежать там, потрясенный.
Сосед немедленно набросился на Лыкова, но тот умело увернулся от удара ногой и попотчевал в ответ кулаком. Бандит проехался на спине, как на салазках, долетел до своего предводителя и затих, уткнувшись в него. Третьим в ту же кучу угодил последний жиган из правящей верхушки, посланный туда Челубеем.
На этом битва и закончилась, причем остальные обитатели камеры наблюдали ее, не проронив ни звука. Алексей так же молча залез на освободившееся лучшее место, сбросил на пол вещи поверженного противника и расположился поудобнее; Яков поместился рядом.
Через минуту побитые жиганы, кряхтя и постанывая, поднялись с пола и стали вполголоса оценивать свои повреждения. Старший — кличка его была Барон — отделался переломом ребра и ушибами, проехавший по полу лишился двух зубов; жертва Челубея удовольствовалась только помятыми боками.
Переговорив шепотом у самой двери, бандиты споро собрали с пола свои вещи, боязливо поглядывая снизу на Лыкова. Тот величественно сказал им с высоты:
— Размещайтесь, как хотите.
И жиганы заселились на места второго сорта, передвинув арестантов попроще вниз по иерархии. Лица у них были подавленные, но было понятно, что они лишь дожидаются утра…
К Алексею почтительно приблизился староста и спросил, какие будут таперича нововведения. Никаких, ответил тот; мы с товарищем в начальство не метим, пусть все остается по-прежнему. Так же он представился камере сам и представил Челубея.
После этого их уже никто не беспокоил, и они долго сидели в своем красном углу, разговаривая вполголоса. Яков нервничал по поводу предстоящего им объяснения; он понимал, что фартовые со всех камер соберутся завтра, сколько их ни есть на этаже, и явятся к ним разбираться. Алексей ему ответил:
— Я же тебе говорил: никогда и ничего не бойся. Просто не бойся — и все! Наше положение утром решится раз и навсегда. Мы победим и здесь, и в Москве, и в Нерчинске; наша слава должна сопровождать нас на этапах и даже опережать. Мол, едут такие ребята, что кому хошь вставят трубочиста… Только так мы сможем выполнить поручение Лобова и навести порядок в «Этапной цепочке».