Между Амуром и Невой

Свечин Николай

Благово тот час же сошел с кресла и, наскоро простившись с доктором, вышел вон. Он знал, что дом номер четыре по Садовой принадлежит Военному министерству; согласно же «Росписи всем генералам» Енгалычев, как недавно интересовался вице-директор, проживает на Малой Вульфовой. Всюду-то у вас тайны, господа шпионы… Но почему петербургская полиция следит за собственными генералами? А вдруг поляк — бывший правоохранитель, вышедший уже в отставку, и сейчас подрабатывает на одно из враждебных России государств? Во всем этом следовало разобраться.

Благово удачно поймал живейного извозчика и пристроился в хвост пану, который на поджидавшем его экипаже продолжал наблюдать за Енгалычевым. В полицейском деле мало было страниц, не знакомых Павлу Афанасьевичу; умел он и выслеживать. Пропустив между собой и странным поляком четыре транспорта,

вице-директор вел осторожное преследование. Так они втроем доехали до Овсянниковского сада за Конной площадью. Енгалычев сошел у Грузинской церкви и скрылся в подъезде неприметного двухэтажного дома в Мытнинском переулке. Поляк постоял немного в засаде, понаблюдал, затем отъехал и не спеша направился к Николаевскому вокзалу. На Гончарной остановился и долго кого-то ждал. Подошла богатая карета с императорской короной на дверях, с кучером в шляпе с позументом и в плаще, подбитом малиновым кантом. Пан передал ему какую-то записку, кучер сунул ее за пазуху, воровато осмотрелся и уехал. Малиновый кант… Чей-то «малый двор», но чей именно — Благово не помнил; то ли Павла Александровича, то ли Михаила Николаевича. Обнаруженные им обстоятельства становились все более странными и необъяснимыми. Енгалычев — ответственный военный работник, пользуется уважением государя; какие великие князья и зачем могли его выслеживать? Окончательно смутился Благово, когда довел поляка до пересечения Лиговки со Свечным переулком: на углу тот спешился и уверенным шагом зашел в трактир «Три Ивана»…

Прождав четверть часа неподалеку и опасаясь быть замеченным, Павел Афанасьевич счел за лучшее прекратить наблюдение. Он заехал в канцелярию градоначальника на Гороховой и попросил ее директора разъяснить личность загадочного поляка, полицейского по виду. Ответ совершенно его запутал: указанные приметы подходят только одному человеку, а именно коллежскому советнику Збышко-Загуре. Который служит в Отделении для производства дел по охранению общественного порядка и спокойствия при Петербургском градоначальстве… Личность это в столице новая, его привел с собой год назад из Киева нынешний начальник отделения подполковник Судейкин; сказать поэтому что-либо определенное о поляке директор канцелярии затруднился.

Изрядно озадаченный Благово решил изложить все Енгалычеву, дабы искать разгадку вместе: одной его головы, хоть и весьма неглупой, тут явно не хватало. Охранное отделение — особая спецслужба, самая секретная в империи. Отделений всего два — в Петербурге и в Москве; подчиняются они Департаменту полиции, но офицеры числятся по Корпусу жандармов и руководятся Оржевским. Подполковника Судейкина Павел Афанасьевич немного знал. Высокий атлет, красавец с окладистой бородой и умными глазами, женолюб и сыщик волею Божьей, он отличился четыре года тому назад в Киеве. Еще был жив покойный государь и народовольцы вели на него настоящую охоту, причем киевские бомбисты считались самыми опасными. Когда жандармы ворвались в конспиративную квартиру отчаянных братьев Ивичевичей, они открыли ураганную стрельбу, прикрывая отход знаменитого террориста Валериана Осинского. Два жандарма были убиты наповал, остальные смешались. Тогда Судейкин заскочил в шинельную и лично застрелил обоих братьев, после чего вступил в рукопашную схватку с Осинским, обезоружив и арестовав его. За такой подвиг Георгий Порфирьевич получил повышение в чине и перевод в столицу на должность начальника Охранного отделения. Одновременно он был назначен на специально для него созданную должность инспектора секретной полиции. Дела Судейкина были окутаны великой тайной, но он считался птицей высокого полета и оперативником с большим будущим. Плеве его очень уважал, а вот министр Толстой, говорят, недолюбливал; но, впрочем, это могли быть только слухи. Благово, руководивший в Департаменте уголовной полицией, был далек от политических проблем и намеренно их сторонился.

Но пора было ехать к Енгалычеву. Отношения Павла Афанасьевича с другом детства были омрачены одним обстоятельством. В феврале 1881 года в Нижнем Новгороде они столкнулись лоб в лоб, и не смогли разойтись без крови. Покойный ныне государь попал к тому времени под абсолютное влияние своей молодой жены, урожденной княжны Долгорукой, и тайно готовил изменения в династическом вопросе. Хитрая Верка Шебеко и не менее хитрый армянин Лорис-Меликов использовали недалекую княжну в своих корыстных целях; она же крутила поглупевшим от любви императором,

как хотела. Цель была объявить их с государем малолетнего сына Георгия наследником-цесаревичем в обход Александра Александровича. Очень многих людей, пригревшихся у трона и мечтающих при этом, как ни странно, о конституции, такой расклад весьма устраивал…

Военная разведка, бывшая на стороне законного цесаревича, вмешалась в эту историю со свойственной ей неразборчивостью в средствах. Выяснив, что «Народная Воля» готовит покушение на государя во время посещения им Нижнего Новгорода, она решила этому покушению помочь. Не удивительно, если вспомнить, что шеф разведки, генерал-адъютант Обручев в молодые годы приятельствовал с Чернышевским и вместе с ним звал Русь к топору… А чтобы ухлопать венценосца, требовалось сначала убрать отвечавшего за его безопасность Благово. После длинного и очень тяжелого разговора с Енгалычевым Павел Афанасьевич выбрал присягу, за что и получил по голове; с тех пор его мучают сильные головные боли и к старости, по словам докторов, неизбежен дрожательный паралич [103] . А несчастного царя все равно через две недели в столице взорвали…

103

Старое русское название болезни Паркинсона.

Год назад, встретившись случайно в «Медведе», генерал и тогда еще статский советник объяснились. Снова была нехорошая беседа, но в конце ее Енгалычев сказал:

— Помнишь, в Нижнем я обещал тебе, что это будет великий государь? И скажи теперь, положа руку на сердце — разве я не прав?

— Получается, Иван, что цель оправдывает средства?

— А так всегда было в жизни, Паша. И очень странно, что ты, выслуживший чин пятого класса не в Палате мер и весов, а в полиции, до сих пор этого не понял. Перечти Макиавелли. А про себя повторю: для блага России хоть с чертом сведусь, рога надену! И опыт показывает, что стране сделалось лучше после того, как мы расчистили ей путь к оздоровлению. Грех на душу взяли, но заради того, для кого ничего не жалко. Ты, Паша, чистоплюй; всё в дерьме вымазаться боишься. Не Родину в себе любишь, а себя в Родине. Чтобы со спокойной совестью сидеть потом в кресле-качалке и чаи с вареньем гонять… А дела тебе нет до того, что старость твою покойную обеспечил Иван Енгалычев. Тяжкой жертвой. Ты же смотришь на меня, как на золотаря — с презрением. Ишь, чистенький…

Расстались они тогда холодно, но обоим после объяснения сделалось легче. И вот теперь снова сводит их на одной дорожке какая-то тайна.

Благово, осторожно ощупывая во рту языком новую пломбу — не вылетела ли от беготни? — вошел в подъезд особняка в Мытнинском переулке. На входе его встретил крепкий молодец в коломянковой паре, на вид конторщик дома, но с очень уж прямой спиной.

— К кому изволите, сударь?

— Мне нужно видеть Ивана Филипповича Енгалычева.

— Здесь, сударь, такие не проживают; вы изволили ошибиться.

— Вы, любезный, передайте там, кому следует, лучше всего самому Ивану Филипповичу, что действительный статский советник Благово желает весьма срочно с ним встретиться; дело крайне важное, — отрезал вице-директор, и решительно уселся на единственный в вестибюле стул. Однако конторщик и ухом не повел.

— Еще раз вам говорю, ваше превосходительство, что такового господина здесь нет и никогда не было. Покиньте наше строение, иначе я буду принужден вызвать полицию.

— Да она уже здесь, — Благово сунул несговорчивому молодцу свою визитную карту. Тот прочитал, подумал немного и нажал кнопку звонка на стене за своей спиной. Немедленно открылась боковая дверь и вышел еще один «конторщик», постарше, с седой бородой.

— Вот, просят срочной встречи с Иваном Филипповичем.

Седобородый молча изучающе посмотрел на нежданного гостя, прочитал должность на визитке, кивнул и не спеша полез по жутко скрипящей лестнице на второй этаж. Через минуту вниз скатился подвижный, как шарик ртути, Енгалычев и с неподдельной радостью раскрыл объятья:

— Паша! Радость-то какая! Коньячку не побрезгуешь?

Они прошли рука об руку весь второй этаж. Несколько комнат, в которых сидят и что-то пишут с десяток мужчин среднего возраста; стучит одинокая пишущая машина, сторож в домашних туфлях несет кому-то чай с лимоном. Все обыденно и скучновато, как в торговом предприятии.