Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
— Из Германии? Вы имеете в виду Лютера?
— Да. Именно. Мне хотелось бы почитать его девяносто пять тезисов, те самые, что он вывесил на дверях Виттенбергской церкви. Закажите для меня экземпляр. Вам известно, что я люблю теологию.
Причем, смею сказать, больше самого Уолси.
— Слушаюсь, ваше величество. Лютер вызвал большой переполох в Германии. Церковь там оказалась… в общем, изрядно прогнившей. И Папа Лев… поистине, он поступил глупо, пытаясь за счет продажи индульгенций собрать деньги для строительства новой базилики. Понятно, что момент, видимо, оказался подходящим; но цели слишком
— Безрассудство. Похоже, теперь Папе остается одно: упокоиться с миром. Но самой церкви необходима некоторая реорганизация… Это, кстати, касается и опекаемого вами монастыря Святого Лоуренса.
Мне невольно вспомнилась та община с ее тучными, суетными и порочными монахами. Среди них, разумеется, нет Лютеров. Никто там не испытывает душевных мук.
Веер Уолси затрепетал, словно крылья бабочки, и воздух наполнился благоуханным ароматом, исходившим от деревянной основы.
— А разве там что-то не в порядке? Неужели они развели грязь? Или их прием показался вам недостойным? — встревоженно спросил он.
— Как раз наоборот. Но эта обитель скорее напоминает дворец Ирода, чем Вифлеемский постоялый двор, а уж тем более вертеп.
— Да, я намеревался закрыть его в ближайшее время, — поспешно добавил кардинал. — И использовать монастырский доход на основание давно задуманного мной колледжа в Оксфорде.
— Ах да. Кардинальского колледжа. Значит, богатые монахи уступят место бедным школярам. Отлично. А что с… госпожой Блаунт? Каковы ваши планы насчет… — я специально не закончил вопрос.
— Она вышла замуж две недели тому назад. За одного из моих подопечных из Линкольншира. Я не спешил с этим делом, ваше величество, подыскивая хорошую партию, но мне пришлось наконец решиться. Выбор пал на наследника богатого состояния. — Уолси пожал плечами с виноватым видом.
— И кто же муж?
— Гилберт Тейлбойс. — Он помедлил. — Сын безумного лорда Кайма.
— Два года тому назад лорда объявили сумасшедшим! Я помню судебные слушания!
— Верно. Поэтому состояние и перешло к его сыну Гилберту, хотя сам лорд Кайм еще жив.
— А какого рода его… сумасшествие?
— Я не думаю, что оно передалось по наследству.
Но все же такая вероятность есть. В юности и лорд Кайм выглядел совершенно нормальным. Святые угодники, на что же я обрек Бесси? На брак с человеком, который в любой момент может сойти с ума?
— Не так-то просто было выдать ее замуж, ваше величество. Пришлось выбрать жениха, чье прошлое вызывало определенные сомнения.
Так же как и ее прошлое, по моей милости.
— И где же они сейчас?
— В Линкольншире. В Скейлинторпском замке, на границе обширных лесных угодий Кайма.
Она прозябает на севере, в глуши, в обществе склонного к безумию супруга.
Прости меня, Бесси.
Нет, она никогда не простит меня. Я сам не простил бы, если бы кто-то столь дурно обошелся со мной.
— А где мой сын?
И вновь тревога исказила черты обрюзгшего лица Уолси.
— С матерью.
— Но… — возмущенно начал я, удивившись, почему
— Ваше величество, она умоляла не отбирать его. Поэтому я разрешил ей оставить ребенка, пока она кормит его грудью. В свое время его привезут ко мне. Я заставил ее подписать соответствующий документ, — убедительно пояснил он.
— Невозможно будет забрать его.
— Трудно, но возможно. Нам выгодно, что они удалены от двора и никому не известно о существовании младенца… Если, конечно, вы не решите объявить о нем во всеуслышание.
— Понятно.
Он прав. Зачем выставлять бастарда напоказ перед Екатериной? Его присутствие не принесет нам с королевой пользы, доставит одни лишь мучения, а вот Бесси он подарит хоть какую-то радость.
Я не желал больше обсуждать эту болезненную тему. Она была закрыта навсегда.
— Встреча с Франциском? — вопросительно произнес я.
Уолси понимал меня с полуслова.
— Трудно поверить, но вчера прибыло письмо, где меня просят заняться размещением французов на этой встрече.
Он вручил мне письмо.
Какой оригинал этот Франциск!
— Что ж, вам придется выполнить их просьбу.
Эта затея начала выходить из-под контроля. Рандеву двух королей вырастало в грандиозный сбор французского и английского дворов. Такого раньше не бывало ни в древние, ни в наши времена. Мои придворные разделились на две группировки, одни пребывали в диком восторге, другие с презрением восприняли идею. Но равнодушным не остался никто. Уолси принадлежал к первому лагерю.
— Должно быть, Франциск полагал, что сделать королевские шатры возьмется Леонардо да Винчи, но в связи с кончиной великого художника его надежды рухнули и… — Уолси постарался изобразить скромника.
— Но он выбрал не менее искусного мастера, — заверил я его. В кои-то веки Уолси, казалось, не заметил сарказма.
— Я хочу устроить все наилучшим образом.
Внезапно я вспомнил историю, доставившую мне огромное удовольствие: поговаривали, что Франциск купил какую-то неудачную картину Леонардо только ради того, чтобы польстить художнику и соблазнить его переехать во Францию. Ха! И вот теперь он оказался и без своих денег, и без услуг Леонардо, поимев лишь сомнительный шедевр с портретом дамы, чей вид и странную улыбку все сочли уродливыми…
— Ну а мои добрые намерения отражены на моем лице, — сказал я, почесывая отрастающую бородку.
Франциск предложил, чтобы в знак расположения друг к другу никто из нас не брился до самой встречи. Я сомневался, что борода украсит меня. Она резко изменила мою внешность.
Уилл:
Дело кончилось тем, что невзлюбившая его бороду Екатерина умолила Гарри избавиться «ради нее» от этой растительности. По-прежнему стараясь не спорить с женой и еще надеясь на рождение наследника, Генрих уступил ее мольбам и побрился. Это едва не спровоцировало дипломатический скандал, ибо Франциск при виде короля Англии выразил неудовольствие, и послам Генриха пришлось прояснить положение. Вмешалась «дражайшая матушка» Франциска, Луиза, поспешив заверить сына, что «мужская любовь проявляется не в бородах, а в сердцах», и тем самым смягчила его обиду.