Между двумя мирами
Шрифт:
— В общем, Австрия не придет, и в лучшем случае поддержит нейтралитет, ну а в худшем… — я так стиснул зубы, что, почувствовал во рту привкус мела. — Франция тоже решит понаблюдать за происходящим со стороны, но, если все пойдет совсем плохо, Людовик вынужден будет вмешаться.
— Но, государь, Петр Алексеевич, зачем все это Англии? — Трубецкой озвучил сейчас мысли всех, присутствующих в этой импровизированной комнате.
— О, Англия сейчас занялась своим любимым делом, решением проблем путем стравливания двух соперников, чтобы отвлечь своего врага на совершенно не нужную ему войну. А в это время, они будут безнаказанно щипать французов в их колониях. Потому что ни с кем, кроме Австрии, которая останется в стороне, Георг не будет связан никакими обязательствами, только выражениями «добрых» намерений, — я прикусил губу и прищурился. Как же жаль, что Вашингтон еще не родился. Я бы с удовольствием сейчас поспособствовал развитию американской независимости. Помогал бы, чем мог, так бы проникся идеей независимости колоний: деньги, боеприпасы, да хоть хлеба бы борцам за светлое американское будущее давал, лишь бы Георг поимел такие проблемы, что в воздухе бы переобулся, сволочь. А что если… Я обвел взглядом сидящих передо мной очень уставших, но выполнивших возложенные на них миссии сполна, людей. Кто сказал, что Американские колонии имеют недостаток
Глава 7
Война началась довольно буднично, я бы даже сказал скучно и почти без огонька. Началась она с недоразумения, которое, ежели бы все шло по-другому, вызвало, вероятно, дипломатический скандал. Его быстро замяли бы, я принес бы извинения пострадавшей стороне, возможно даже в денежном эквиваленте, и постарался бы забыть об этом недоразумении, а возможно и вспоминал бы его, сидя по вечерам с детьми, рассказывая им истории о своей достаточно бурной молодости. А рассказать было о чем. Но если начало было даже местами курьезное, то вот продолжение, и самое главное окончание этого инцидента…
— Государь, Петр Алексеевич, его высочество Фридрих Гогенцоллерн, по вашему повелению прибыл, — Митька говорил вполголоса, стараясь не нарушить мою концентрацию, а то не дай Бог рука дрогнет, и куда ломиться будем?
— Пускай заходит, только тихо, — я закрыл крышку и принялся запаивать с помощью холодной сварки предварительно очищенные поверхности. Дверь открылась, и в комнату вошел Фридрих, тяжело опирающийся на трость — нога еще не срослась как следует и причиняла ему множество неудобств. Подойдя к столу, на котором я работал, он сел в отдаление, и с любопытством смотрел на создание морских мин. Конечно, это были не те мины, которые я изучал уже работая в своем НИИ, но что-то очень близкое. В условиях приближающейся войны, я плюнул на все условности и «создал», точнее доказал существование электричества и натыкал носом в его повседневное использование Эйлера, увязавшегося за мной, и которому предстояло обеспечить меня связью хотя бы в районе театров боевых действий. Потом тому же Эйлеру я сунул под нос труды католического священника Дезагюлье, в которых он пытался возродить методы холодной сварки металлов, известные еще древним эллинам, и, нагло заявив, что вычитал процесс изготовления мин в древнем китайском трактате, на самом деле используя наработки Павла Шиллинга, еще не родившегося, у которого я мысленно попросил прощения, предпринял попытку изготовить первый фугас. У меня получилось, и я расширил его действие, поместив внутрь, кроме всего прочего колбы с «греческим огнем». Доказать, что это сделано не китайцами было невозможно, цинцы постарались в уничтожение китайского наследия, не всего, разумеется, но очень многого, так что как только я понял, что на них можно валить половину новинок, выдавая за хорошо забытое старое, я тут же принялся за дело.
— А нечто подобное можно создать для сухопутных войск? — спросил Фридрих, когда мы с Митькой осторожно поместили мину в ящик, набитый соломой.
— Можно, это даже проще, — я кивнул, — но это уже не благородное искусство войны, а нечто гораздо большее, — я отвечал, глядя, как Митька заколачивает ящик. Кстати, ящик — это тоже было мое изобретение. Когда я увидел, сколько леса остается на верфях догнивать, то меня чуть инфаркт не долбанул. Бросив в сердцах, что хоть на ящики пускай отдают, а остатки на туалетную бумагу, лишь бы отходов я никаких здесь больше не видел, я ушел, кипя от праведного гнева. Какого же было мое удивление, когда ко мне заявился некто Рединсон Яков Соломонович, владелец каких-то не слишком крупных мастерских, которого пропустили ко мне, потому что он настаивал на том, что хочет выполнить мой приказ, но не знает, как это сделать, а верфи просто смели все до соринки и притащили ему во двор, так что ему пройти по этому двору теперь никак невозможно. В общем, мне стало любопытно, и я приказал его впустить, тихо охреневая, когда уже немолодой и очень хрестоматийный еврей попросил популярно объяснить, что такое ящики и туалетная бумага. Ну, то есть бочками пользовались в самом их бесконечном разнообразии, а вот до ящиков, простых и не слишком крепких, но в которых можно перевозить продукцию, да и кое-что хранить, чтобы не испортить и не деформировать, почему-то очень нескоро еще догадались бы самостоятельно, хотя, казалось бы, что в этом такого? А вот значит было что-то этакое.
Вместо ответа я протащил его в мастерскую, взял несколько дощечек и сколотил ящик за несколько минут. Яков Соломонович долго чесал репу, а потом сказал, что это гениально: не кругло, как бочка, и не так массивно, как сундуки. К тому же в них легко перевозить разные товары, еще пару дощечек сверху прибив в виде крышек, а еще можно складывать один на другой. Да, не слишком эстетично, зато практично и совершенно недорого. Я только глаза закатил, и начал, запинаясь, рассказывать, что такое туалетная бумага, и как ее используют все те же китайцы. Рединсон покивал и удалился, а через несколько дней мне доставили первые экземпляры его продукции. Повертев в руках грубый, но более прочный чем мой ящик, я велел сделать госзаказ у быстро сориентировавшегося еврея, на оба варианта продукции. Вояки очень быстро смекнули, что так перевозить, и переносить, особенно, если приделать минимальные ручки, различные военные грузы гораздо удобнее, да и места меньше занимает новинка, и доставать из ящиков что-либо можно гораздо быстрее, чем из бочек; в общем, эту новинку восприняли на ура, в отличие от второй.
Вот второе новшество вызвало недоумение поначалу, но пару раз отхватив плетей, даже до самого упертого солдата дошло, что справлять нужду даже в походе нужно будет в строго отведенном месте, задницу тщательно вытирать, вот этой бумажкой, на которой писать невозможно, но для энтого дела вполне сойдет, не трогать при этом лопухи, их все равно на всех не хватит, и руки мыть постоянно, особливо перед едой. За
— Вы мне не доверяете, ваше императорское величество? — Фридрих дождался, когда я покончу с укладкой мины и сяду за стол, чтобы задать этот вопрос.
— Почему вы так решили? — как это происходило всегда, когда мы оставались наедине, разговор шел на немецком. Чтобы не было недомолвок и двояких толкований, из-за плохого знания Фридрихом русского языка.
— Вы не допускаете меня до военных советов, ваше императорское величество. А ведь я многому научился у Евгения Савойского, да и сам имею кое-какие задумки.
— Дело не в том, что я вам не доверяю, Фридрих, — я вздохнул. — Дело в том, что мне не с кем проводить военный совет. Вы что же не слышали, что произошло с командующими полков, которые шли на соединения, чтобы создать так необходимые нам дивизии?
— Конечно слышал, это просто варварство и никак нельзя оставлять подобное без решительных наказаний! — он покраснел и сжал кулаки. — Так чего мы ждем?
— Мы ждем, когда сюда прибудут все господа, которых я планирую назначить на роли командующих. Ласси — за главного, а остальных из вчерашних юнцов ставить придется, — я махнул рукой. — Как только они прибудут, вам сообщат. В течение трех дней все должны собраться, я вас всех познакомлю друг с другом на первом собрании совета и сразу же приступим к делу. У нас слишком ограничено время, Фридрих, слишком. А когда я узнаю имя того, кто это сделал… — вот теперь я сжал кулаки. Фридрих же неловко поднялся и прихрамывая направился к двери, давая понять, что все воспринимает правильно.
— Через час совет Адмиралтейства, государь, — Митька вошел как всегда неслышно.
— Все собрались? — я встрепенулся, и поднял на него воспаленные, красные глаза — ну еще бы за последние четверо суток, я спал, наверное, часов восемь в совокупности.
— Все как один, — подтвердил Митька. Я кивнул, протер лицо руками и встал, доставая очередную заготовку под мину.
— Значит, через час, — пробормотал я, и принялся устанавливать начинку.
Начало войны случилось, просто нарочно не придумаешь, в Курляндии. Произошло все как в каком-то анекдоте. Остерман мчался день и ночь и прибыл ко двору Анны Иоановны в рекордно короткие сроки, и куда только подагра и ревматизм подевались? В то же время курьер, который мчался еще быстрее Остермана к месту дислокации Эстляндского и Лифляндского пехотных полков, чтобы передать им сообщение о перегруппировке и выдвижении навстречу Невскому первому пехотному, который под командованием Ласси необходимо было усилить до дивизии, успел поспеть везде, и возвращался вместе с названными полками. К Ласси так же направлялись Рижский и Ревельский драгунские. Я не знаю, как это произошло, но они почему-то встретились в Курляндии. Словно карты внезапно перепутали и свернули не туда. Вот это точно просто нарочно не придумаешь. Там они, повинуясь наитию, объединились с, оставленными для спокойствия Аннушки еще дедом, драгунскими полками и пехотным, а также гренадерским, который по великому недосмотру не был расформирован чухонской прачкой, которая как огня боялась всего, что делает большой бум. Почему это произошло: было ли недопонимание приказов, путаница с направлениями или открытая диверсия — предстояло выяснять, и Ушаков был послан в Курляндию для выяснения подробностей, как бы это опасно не было. Я лично склоняюсь к последнему, потому что то, что произошло потом…
Пока Бирон с Аннушкой с приоткрытыми ртами наблюдали как их крохотное герцогство заполняют русские войска, прибыл Остерман, а также прилетел курьер от Карла шестого, который напрямую запрещал герцогине Курляндской, являющейся, на минуточку, его поданной, открывать границы для прохода русских войск и не препятствовать прохождению войск других, не русских. Вот только русские войска уже находились на территории Курляндии! И что делать? А тут еще Остерман какую-то чушь несет, что по приказу Российского императора обязан доставить герцогиню в родные пенаты, дабы разобраться в деле о подстрекательстве к мятежу. В общем, когда бледный Бирон, решив выполнить приказ своего сюзерена, повелел Курляндской армии выдворить куда-нибудь за границу русских, а Остерман ушел из дворца не солоно хлебавши в сердцах бросив что-то типа: "Русскую царевну силой удерживают проклятые прихвостни Карла", — в полках начались некоторые волнения. А когда к ним вышла Курляндская армия, волнения перешли из агрессивно-пассивных, а агрессивно-наступательные. Тем более, что старших офицеров, которые могли бы прекратить это безумие, в тот момент уже не было. Нет, у Бирона могло все получиться, потому что соединившиеся полки представляли уже серьезную силу, а вот над армией самого Бирона они могли только поржать, в итоге померев от смеха, все, включая лошадей драгун… нет, вот лошади у Бирона и его армии превосходны, так что драгуны могли только погибнуть в расцвете лет самостоятельно, если бы ни одно большое «Но». Старшие офицеры этих полков собрались накануне на каком-то ужине, или обеде… я не понял, где они собрались, это должен выяснить Ушаков. Так вот, они собрались за ужином все, а там и генерал Сукин был, и полковник Футов, и Фулертон, и Чебышев, и Тимашов, и многие другие — все те, кому предстояло командовать российскими войсками на этой войне, отужинали, да и померли в одночасье. Лишь заместитель Тимашова, полковник Кропотов в тот день животом маялся, да на этот смертельный ужин не пошел, потому в живых остался, и Остерман, но его просто никто не пригласил. Примчавшийся к месту трагедии Остерман путем скармливая закусок дворовому псу опытным путем выяснил, что отрава была в жарком. Прекрасно понимая, чем им всем это грозит, Андрей Иванович велел изолировать повара, потому что самому снова попасть в руки к тезке ему не хотелось, а также быстро опросил прислугу. Хозяина вечера и дома, где собрались офицеры, опросить было невозможно, потому что он лежал рядом с гостями, отведавши жаркого вместе с ними. Пока Остерман проводил первичные розыскные действия, солдаты, узнавшие о гибели своих офицеров, захватили столицу Курляндии Митаву и блокировали герцогский дворец.