Между двумя романами
Шрифт:
Глава 12
ИСТОРИЯ ПЕЧАТАНИЯ РОМАНА КНИГОЙ.
НЕСКОЛЬКО ЭПИЗОДОВ
И тут не обошлось без приключений. Совершенно неожиданно у меня из-за спины встали проблемы... Было несколько эпизодов.
Во-первых, один очень забавный. Сначала, пока роман хвалили, действовал уже заключен-ный договор с "Советским писателем". И, естественно, действовала отметка в бухгалтерии о получении мною 25% гонорара, как полагается. Но вот грянуло ошельмование в Союзе писателей - и уже был добавлен новый оттенок к договору с издательством: как только прозвучали все эти серьезные слова - устные, письменные, печатные, сейчас же роман пошел на новое рецензирование. И моментально - через два дня пришла рецензия, написанная Виктором Сытиным. Это было прямое обращение ко мне. В духе цицероновской речи "Против Каталины": "Доколе Каталина будет злоупотреблять нашим терпением!" Он писал: "Дудинцев, снимите черные очки! Я вас всегда считал хорошим сознательным
Я уже рассказывал, как на обсуждении в Доме литераторов выступил Паустовский. Как он, подобно ребенку, выпущенному на сцену, где взрослые дяди всерьез схватились обсуждать вопрос жизни и смерти своей, он тут сказал всем дядям правду, в том числе и виновнику этого обсуждения: "Мало, мол, ты завесил Дроздовым!" - и начал спорить со всем зрительным залом, что я вот такой и сякой... Привел в действие "золотые перья", а вместе с ними колеса моей судьбы, которые к тому времени уже вращались в издательстве "Советский писатель". Начальство с замечательным чутьем это вращение уловило и показало мне порог.
В другие места эти звуки и поблескивание этих колес еще не докатились...
И вот я вышел с рукописью под мышкой, повеся нос, ошеломленный, из издательства. Это была действительно ошеломляющая рецензия: вчера еще дружно хвалили - и вдруг такой удар. И удар сразу в нескольких направлениях, некоторые из них трудно было перенести семейному человеку с четырьмя детьми, каковым я был.
Вышел я, и вдруг около меня останавливается машина, а в ней - то ли главный редактор, то ли директор издательства "Молодая гвардия": "Владимир Дмитриевич, куда вы идете?" - "Да так, никуда", - я уже научился быть начеку. Уже успели меня несколько раз ударить по губам и приучили к каким-то таким собранным движениям. И я, не растерявшись, не сказал ему, что меня выгнали из издательства, что договор расторгнут. Я немедленно принял вид независимый, полный оптимизма.
"Да вот, иду по делам".
– "Садитесь, подвезем", - я сажусь. "Ну что там у вас, Владимир Дмитриевич?" - косит глаза под мышку. "Да роман несу, рукопись".
– "Куда, в издательст-во?" - "Да вот в издательстве здесь кого хотел, того..."
Я не ручаюсь за дословную точность разговора. Это было очень давно. Я говорю, что не застал здесь того, кого мне надо, но я, мол, вернусь.
"А зачем вам в издательство?" - "Хочу заключить договор".
– "Еще не заключили договора на этот роман?" - "Нет".
– "Который в "Новом мире"?" "Да".
– "Который вчера так хвалили в Доме литератора?" - "Да".
– "Так зачем, когда с вами издатель едет! Поехали с нами в издательство".
Приехали мы в издательство, сразу - наверх, в кабинет. Начальник этот - кнопку. Сейчас же - секретарша. "Позовите Ивана Ивановича". Имеется в виду главный бухгалтер. "Давайте бланк договора". Тра-та-та. Договор заключен. Опять те же самые 25% аванса.
– Иван Иванович, там у нас есть деньги для Владимира Дмитриевича?
– Есть. Сейчас, Владимир Дмитриевич, аванс.
Я его - хвать! И в карман! И бежать! Оставив рукопись, конечно.
Началась нормальная работа - "радовання", как украинцы говорят. А "радовання" никакого не надо было, потому что все уже было отредактировано, когда печатали роман в "Новом мире". Мы договорились, что я принесу расклейку. Я сбегал, принес. Там для виду Вера Александровна Яковлева, редактор, почитала, подержала несколько дней - и пошло. Серьезный редактор, она сразу поняла, что текст готов, и пошло в набор. И вот, когда уже набрали, сверста-ли, вдруг - хлоп! Что мы делаем? Кого печатаем? Немедленно расторгать! А я, по-моему, уже успел получить "одобрение". Они говорят: "Отдавайте полученные деньги!" - "Не буду".
Они на меня подали в суд. И я был вызван пред очи суда. А в суде заседала красивая молодая судья. Она все больше молчала, не говорила. Но оказалась моей читательницей. Я уже говорил о друзьях-читателях, которые появлялись и поддерживали меня в трудные времена. И эта девушка, судья. Серьезный был процесс о взыскании с меня денег. С той стороны адвокат издательства стоял, а я изо всех сил отбивался. А она сидела, все мне улыбалась, и девчонки, народные заседатели, там сидели и поощряли меня своими репликами. Не знаю, получила ли она команду взыскать с меня. Может быть, она шла на риск. Как человек с юридическим образова-нием, я тогда еще хорошо помнил законы и гражданский кодекс, и как надо читать
Договор с "Молодой гвардией" был расторгнут. Раз, два, три - и кончилось. Книга была недопечатана своим объявленным 30-тысячным тиражом. Вот ведь что. Да учитывая, что часть оставшегося тиража была еще и за рубеж послана, в лавки, книги там раскупились, то совсем сделалась она дефицитным товаром. И ведь продавали ее где? На разных этих партийных конференциях. Сначала поругают меня в зале, а в перерыве бегут в киоск, и очередь устанавли-вается покупать. Вот так. Не соскучишься. На съезде писателей поругали, а потом сразу вниз, в киоск, - и скорей книжку хватать, а несчастный автор ходит, за сердце берется, потому что все эти всплески кипящего борща общественного, они на сердце действуют необыкновенно. Я думаю, что еще тогда был заложен фундамент моих инфарктов.
История эта с книгой каким-то образом попала за границу. И как же такое за границей не использовать, этот, надо сказать, не имевший аналогов в мировой истории издательского дела эпизод, как же не использовать должным образом для потехи своих читателей этот ультраанек-дот - что книга выходит из печатного станка, и ее тут же под гильотинные ножницы. Пришли ко мне типографские рабочие, человек двенадцать, успели припрятать часть книг. Они и рассказали мне о гильотине.
Не весь тираж был порезан. Часть книг попала в Книжную лавку Союза писателей, и я купил себе там 30 экземпляров. Заказывал я 100, но мне не дали. В Книжной лавке мне сказали, что они тоже заказывали вот такое число, а дали в пять раз меньше. Книга стала дефицитным товаром.
Когда эта история попала за границу, я привлек пристальное внимание иностранной прессы: что такое случилось, как под это колесо, под этот страшный трамвай попал маленький человек по фамилии Дудинцев? Под трамвай попал, и его там катает и режет на куски. Это было чрезвычайно интересно. Все собрались, смотрят, пишут - столько материала для прессы... Роман стали издавать. Статьи о нем печатать. Немцы пишут: "пощечина красным фанатикам", английский издатель Крэнкшоу, критик, тот помещает текст на обложке романа: "бомба замед-ленного действия", прочие такие страсти. А бомба-то была не в романе, а в Сытине. Сытин был молекулой того динамита, который составлял бомбу. Сурков, еще там 2-3 десятка перепуганных и нервных, бегающих туда-сюда чиновников от литературы, от критики, от издательств... Носились все время, кричали, суетились и раз за границей сказали, несколько раз в печати упомянули, что роман рассыпали, - видимо, кто-то додумался издать небольшим тиражом. Я так полагаю, что приказ поступил сверху, иначе как бы оно все могло получиться, то, о чем я сейчас расскажу.
Вдруг "Советский писатель" хочет опять заключать со мной договор. "Советский писатель"! Сытин! Он был там главным редактором. Несмотря на неблагоприятную рецензию! Я, конечно, согласен. Заключаем договор. По закону мне следует аванс. По гражданскому праву. Старый договор ведь был зачеркнут, расторгнут. Составили заново. Вот так. Заключают договор: "Владимир Дмитриевич, только имейте в виду, аванс мы вам не дадим: засчитается то, что вы получили раньше". Я мог бы им сказать: "Не хочу!" Потому что тот, который я получил раньше, погашен расторжением на основании закона. Но разве тут скажешь? Слава богу, что издают. "Да, - говорю, - да, я согласен с этим зачетом. Зачитывайте, только издавайте!" Хорошо. Но, оказывается, зачитывается не только аванс, но и "одобрение", полученное от "Молодой гвардии", расторгнувшей договор со мной. И на это иду - надо же издать книжку. А то, говорят, не будем. Здесь нарушают закон и "Советский писатель", и "Молодая гвардия". Тут зачли, там зачли - оказывается, для юридических лиц нет закона гражданского, нет договоров! Спокойно заключили договор в "Советском писателе", включили в него реквизит из расторгну-того договора в "Молодой гвардии", но самое главное - что потом... А потом написали, обложку переделали. Написали: "Советский писатель". Набор "Молодой гвардии" пускают старый. Расчеты с художником - в "Молодой гвардии". И редактор поставлен другой - она, бедная моя Вера Александровна Яковлева. Она, бедная, огорчалась, что редактора настоящего, который к книге руку приложил - его не указали, а который не прикладывал совсем, так его указали. Вот такой был издан странный ублюдок... Почему я говорю ублюдок? Я пользуюсь термином охотников, которые ублюдком называют щенка, родившегося от случки собак разных пород. Вот такого ублюдка они и создали. И вышла книжка та самая, "Не хлебом единым", маленьким тиражом, на обложке которой - изобретатель с папкой под мышкой, рисунок художника из "Молодой гвардии".