Между «ежами» и «лисами». Заметки об историках
Шрифт:
П.У. Не знаю.
Л.Х. А те же германцы?
П.У. Да, германцы, но мне ближе спор Ш. Сеньобоса и Ф. Симиана. Ш. Сеньобос говорил, что история занимается единичными вещами, которые никогда не повторяются. А Ф. Симиан утверждал, что история будет наукой, когда перестанет заниматься единичным, а начнет заниматься повторяемыми вещами, регулярностями и т.д. Этот импульс, привитый в конце XIX – начале XX века социальными науками, очень важен для истории. Для меня он очень интересен, соблазнителен, открывает большие перспективы. Поэтому говорить, что это только идиографическая наука, значит как-то обеднять ее. Ведь мы можем сравнивать, например, разные регионы, мы можем делать какие-то таблицы, мы можем проводить кросскультурный анализ, хотя и нельзя забывать, что при этом речь идет о единичных по природе своей вещах. Конечно, в идеале хорошо бы как-нибудь сочетать эти два подхода. Не удается сочетать гармонично –
Вполне возможно, что история «возвращается к Геродоту» 217 , возвращается к ситуации до XIX века, до того, как она стала сначала университетской дисциплиной, а потом и наукой. Потому что история точно же не была наукой в Средние века, история не стала наукой даже под пером гуманистов. История стала наукой после того, как сначала появились вспомогательные исторические дисциплины, а потом они соединились еще и с историописанием. В XVII веке они были до смешного разъединены. Великим историком считали красноречивого и морализирующего Ж.Б. Боссюэ, а историками невеликими считали «эрудитов» – людей, которые работали с источниками, которые, действительно, были историками в нашем сегодняшнем понимании. Но потом все-таки эти потоки соединились – красноречие, построение схем и работа с источниками. Это соединение в XVIII веке началось, в XIX веке закончилось. Но вполне возможно, что в конце XX – начале XXI века заканчивается, в свою очередь, этот «научный» период. Посмотрите на такую интересную проблему, как юбилеи городов, которые сейчас валом идут по России: Казани – 1000 лет, Уфе – 1500 или 2000 лет, я уже не помню, Костроме – 900 лет и т.д. Это идет сейчас везде 218 .
217
Речь идет об уже упоминавшийся не раз статье М.А. Бойцова «Вперед, к Геродоту!».
218
Новый президент республики Башкортостан Р.З. Хамитов проявил достаточно здравомыслия, чтобы приостановить юбилейную лихорадку в Уфе. Однако вскоре в Дагестане началась энергичная подготовка к юбилею Дербента, которому, как утверждали энтузиасты, вот-вот должно исполниться как минимум 5 тысяч лет. Правда, на сей раз сопротивление академических ученых оказалось достаточно эффективным.
Л.Х. Я еще сюда добавила бы юбилеи адыгских аулов. У нас в Адыгее, например, есть 1500—2000-летние аулы…
П.У. Что это значит? По вполне понятным причинам, пока действует данная администрация, ей очень нужно, чтобы круглая дата пришлась на срок ее полномочий. Тогда это повод провести очень важные мероприятия с точки зрения истории-памяти: День города, День аула, День республики, что угодно.
Л.Х. Все дело в финансировании?
П.У. Это и финансирование. Но не только. Это запрос на идентичность. Нужно сказать, что мы – это мы, мы здесь, потому что еще с плейстоцена наши предки здесь жили, творили великую цивилизацию.
Л.Х. А это зачем?
П.У. Затем, что человеку хочется быть укорененным в истории. Это больше заметно в сопредельных странах, на Украине, например. Но сейчас это захлестнуло и Россию. Я думаю, что мы можем привести друг другу немало примеров, взяв их хотя бы из книжки Виктора Шнирельмана 219 «Войны памяти» 220 . Но интересна реакция профессионального сообщества на это. Либо это вообще не замечается, либо воспринимается как досадная ошибка: «Ну, просто плохо люди работают с источниками». Либо же начинают подыгрывать этому. Надо найти монету, которая доказывает, что Казани на самом деле тысяча лет, – находят. Могилу Ивана Сусанина? Да легко. Нужен доисторический центр евразийской духовности? Вот вам Аркаим, пожалуйста. Находят ведь профессиональные историки, начиная играть в эту игру.
219
Еще перед нашим интервью В.А. Шнирельман и А.Е. Петров провели в Академии наук любопытный коллоквиум, материалы которого в конце концов были опубликованы в сборнике «Фальсификация исторических источников и конструирование этнократических мифов» (М., 2011).
220
Шнирельман В.А. Войны памяти. Мифы, идентичность и политика в Закавказье. М., 2003.
Л.Х. Надо найти большую берцовую кость – она же баранья лопатка, выброшенная
П.У. …и находим. И это проглатывается властью. Власть, между прочим, никакой самодеятельности в этом вопросе не допускает. Попробовали организовать юбилей Кенигсберга 221 – тут же из Москвы пришел очень жесткий по вполне понятным причинам указ: «Нет, вы – Калининград, и созданы вы в 1945 году, и не забывайте про это». Без санкции Кремля юбилеи и коммеморации не организуются. Не уверен, что в Кремле верят в эту берцовую кость искренне; но они считают, что это все нормально с политической точки зрения. А почему, собственно, они там должны отстаивать какую-то иную точку зрения? Им не за это деньги платят. Интересы научной объективности – забота Академии наук или всего сообщества историков. А если мы подобные удревнения признаем и проглатываем (иногда с энтузиазмом, но чаще без энтузиазма), то это значит, что история отказывается от своей критической функции. А отказавшись от нее, история сдает свои социальные позиции. Не в том дело, что конкретно против берцовой кости Сусанина или 1500-летия Уфы историки не борются (кстати сказать, началось-то все это с освященного нашими академиками празднования 1500-летия Киева, еще вполне при советской власти), а в том, что историки отказываются увидеть в этом процессе социально значимое явление, отказываются осмыслить его. А ведь критическое осмысление – главное оружие историка.
221
С 2003 года в балтийском эксклаве развернулась кампания по празднованию юбилея Кенигсберга или Калининграда-Кенигсберга, но указ, подписанный В.В. Путиным в 2005 году, предписывал празднование 750-летия Калининграда.
Почему так происходит – другой вопрос. Я просто фиксирую положение вещей. Вы спрашиваете, история наука или нет? Да, в определенные периоды она претендовала, и успешно, на роль науки. Была ли она на самом деле наукой или не была – не важно, но она претендовала на эту роль, она считала себя наукой. Сейчас, похоже, она готова сдать эту позицию.
Л.Х. Методологическая рефлексия по поводу своих занятий историку нужна?
П.У. Дозированно.
Л.Х. А как вы для себя в свое время определяли степень этой дозированности?
П.У. Я писал об этом в предисловии к своей книге 222 . Опасная вещь. Конечно, без методологической рефлексии историк обрезает себе крылья, обедняет себя, не понимая каких-то простых вещей. Но это, наверное, можно с наркотиком сравнить. А может быть, не с наркотиком, а с каким-то крепким чаем или привычкой к крепкому кофе. Это опасно, потому что, как правило, обратной дороги может и не быть. Человек перестает быть историком, стоящим на эмпирической тверди, и уходит в эти безумно интересные размышления о сущности исторической профессии…
222
Уваров П.Ю. Франция XVI века. Опыт реконструкции по нотариальным актам. М., 2004.
Л.Х. И кем он становится?
П.У. Кем-то.
Л.Х. Кем?
П.У. Не знаю кем. Формально он остается историком, он защищает диссертации, обретая степени кандидата или доктора исторических наук. Но историк ли он теперь – большой вопрос.
Л.Х. У вас методологическая «метка» есть?
П.У. Нет.
Л.Х. Что это значит?
П.У. Значит, что ее нет.
Л.Х. Вы эклектик?
П.У. Рене Декарт придумал, что существует метод, что каждую проблему можно разрешить, имея в голове такой вот «рецепт» – раз и навсегда установленные правила мышления. Но я что-то не вижу ни одного удачного историка, который взял какой-то метод, использовал его и что-нибудь открыл при помощи этого метода. Это утопия. Этого никогда не происходит. Назовите мне такого человека.
Л.Х. В таком случае разговоры о методах, методологических принципах познания – это не более чем требования ВАК по поводу квалификационных признаков защищаемых кандидатских и докторских диссертаций?
П.У. Давайте ВАК пока оставим в покое, потому что тогда будет похоже, что это что-то, идущее извне. А это очень удобно сказать, что есть мы и есть они…
Л.Х. Почему же? Каждый историк, в том числе и тот, которому посчастливится написать, как вы говорите, настоящую книжку, когда-то в своей профессиональной биографии проходит через эти стадии, контролируемые ВАК…