Между Москвой и Тверью. Становление Великорусского государства

Пресняков Александр Васильевич

Таким преобладанием социологического догматизма в самом методе «юридической школы» объясняется то обстоятельство, на первый взгляд странное, что фактические данные, какими оперирует наша историография в изучении вопроса о возникновении Великорусского государства, освещаемые с различных точек зрения, остались, по существу,

без пересмотра, а самые источники, откуда эти данные почерпнуты, – без достаточного анализа. Весь этот вопрос, один из важнейших для русской исторической науки, можно сказать, ни разу не подвергался монографической обработке, так как работы Станкевича, Вешнякова, Полежаева только отражали, по-своему, общие построения профессорских курсов. Поэтому попытка более конкретно пересмотреть данные исторического материала, каким мы располагаем для выяснения условий образования Великорусского государства, вне зависимости от традиционных историко-социологических схем и концепций, представляется автору этих строк задачей в полной мере насущной. Дело в том, что простой обзор – возможно, внимательный и полный – подлинного фактического материала, какой нам дают источники, приводит к любопытному и научно-ценному выводу: господство теоретических построений в нашей историографии привело к такому одностороннему подбору данных, при котором выпадало из их комплекса все, что не годилось для иллюстрации установленной схемы, не подтверждало ее предпосылок; пострадало при этом и критическое отношение к источникам. Важнейшие из них – духовные и договорные грамоты и летописные своды – еще ждут тщательного исследования. Для грамот мы не имеем полного и научно-точного издания; их анализ сводится к статье Чичерина, во многом не удовлетворяющей требований историка. Изучение летописных сводов лишь недавно поставлено с надлежащей широтой и глубиной в трудах А.А. Шахматова, а выводы этого изучения еще не использованы для пересмотра истории XIV—XVI

столетий.

2. Северо-Восточная Русь до татарского нашествия. Ростовско-Суздальская земля в XII—XIII веках

Ростовская земля занимает совсем особое место в представлениях русской историографии. Она выступает в историографической традиции новообразованием XII—XIII вв. Продолжая построение, данное еще С.М. Соловьевым, В.О. Ключевский говорит о ней как о крае, который «лежал вне старой коренной Руси и в XII веке был более инородческим, чем русским краем», а подлинную русскую колонизацию ее связывает с тем моментом, когда «главная масса русского народа» отступила «перед непосильными внешними опасностями с днепровского Юго-запада к Оке и Верхней Волге». Поэтому изучение последствий русской колонизации Верхнего Поволжья дает Ключевскому возможность изучать «самые ранние и глубокие основы государственного порядка, который предстанет перед нами в следующем периоде». Увлекательная задача – проследить образование на девственной почве нового уклада политической и общественной жизни – дала В.О. Ключевскому лучшие, быть может, страницы его неподражаемого «Курса русской истории». На фоне первобытной природы с полудиким финским населением яркой фигурой выступает князь-вотчинник, колонизатор и организатор, подымающий личными усилиями культурную новину. Этот образ создан С.М. Соловьевым и художественно разработан В.О. Ключевским в яркой антитезе: «Военный сторож и подвижной вотчин всей Русской земли, князь с XIII в. становится на севере сельским хозяином-вотчинником своего удела»46. Колумбом Поволжья выступает Юрий Долгорукий. «Здесь, на севере, в обширной области,

Конец ознакомительного фрагмента.