Между нами горы
Шрифт:
Пора двигаться. Солнце уже взошло. Впереди длинный день. Поговорим вечером. Надеюсь.
Глава 21
Я тронул Эшли за плечо. Она заскрипела зубами.
– Готовы?
Она кивнула и села.
– Кофе есть?
Я дал ей кружку с жидкостью, больше похожей на жидкий чай.
– Ничего не поделаешь, это все, что осталось.
– День уже плохой, а ведь мы еще не начинали.
– А вы думайте об этом так: каждый шаг, уводящий вас отсюда, приближает вас к капучино в «Старбаксе».
Она облизнула
– Мне нравятся ваши дурацкие шутки.
Я присел рядом с ней. Мы проделали туалетную процедуру, потом я ее одел. Она застегнула молнию на своей куртке.
– Одобряю персональное обслуживание, но, признаться, жду не дождусь дня, когда смогу справляться сама.
Я опорожнил бутылку, служившую ей «уткой».
– Я тоже.
Она сложила руки.
– Знаете, не сочтите за наглость, но все было в порядке, пока я ограничивалась малой нуждой. Но это скоро изменится.
– Мы это уже проходили.
– Неужели?!
– Причем дважды: сначала когда я вправлял вам ногу, потом – когда вы лежали без чувств.
– Это многое объясняет… – смущенно пролепетала она.
– В смысле?
– У меня целую неделю не возникало позывов.
– Я уже объяснил почему.
– Предлагаю вернуться к моему первому вопросу.
– Не беспокойтесь, положитесь на меня. Что-нибудь придумаем.
– Вы уж меня извините, но понятно, по-моему, почему это не выходит из моей головы!
– Расскажу вам одну историю. Я учился на первом курсе медицинского факультета. Ну, и менял в больнице судна в ночную смену. Восемь месяцев подряд. Мне приходилось тяжко, я все время ныл. Но когда я не вытерпел и пожаловался на это Рейчел, она ответила, что раз грязная работа не по мне, то мне лучше поискать другую профессию. Людям, мол, нужен врач, который не боится испачкать себе руки, который будет им сострадать и считаться с их достоинством. Эта отповедь легла в основу моего «врачебного такта». Я научился ставить на первое место нужды людей, а не свои желания и предпочтения, глядя на них с вершины башни из слоновой кости. Рейчел разрушила мою башню. Заставила меня спуститься в траншею, где не пахнет розами и где царит людское страдание. Можете беситься, мучиться от неудобства, даже краснеть, но деваться вам некуда. Лучшего варианта у вас нет, альтернативы тоже, поэтому вашим врачом останусь я. Остается повторить вам то же самое, что я услышал от своей жены, когда попытался возразить.
Она подняла брови, ожидая продолжения.
– Преодолейте себя.
– Мне нравится эта женщина. Очень нравится. – Она поджала губы и смерила меня взглядом, обдумывая свои следующие слова. – Вы завоевывали призы, грамоты? Типа «врач года» или что-то в этом роде?
– Что-то в этом роде, – буркнул я, склонив голову набок.
– Нет, серьезно, я в хороших руках?
– Вы у меня в руках. Лучшая ваша опора – чувство юмора. Это достоинство на вес золота.
– С чего это вдруг? Разве шутки приблизят мое спасение?
– Не исключено. – Я затянул на рюкзаке пряжку. – Как-то ночью – может, уже под утро – вертолет доставил к нам в приемный покой парня с пулей в шее. Вышел человек за мороженым для беременной жены – в плохой момент и не вовремя. В лавке, куда он направился, как раз совершалось ограбление, и у грабителей что-то пошло не так. Его доставили
Вокруг него страшный хаос, а он хватает меня за руку и продолжает: «Док, оперируйте меня как живого, а не как мертвого». Выпускает мою руку, потом вспоминает еще что-то. «Меня зовут Роджер, а вас?»
Он выжил. Через две недели его жена родила. Они нашли меня, позвали к себе в палату и дали поддержать своего младенца. Они назвали его в мою честь. – Я покосился на Эшли. – Если верить учебникам, то папаша должен был без вариантов сыграть в ящик. Он остался в живых вопреки всякой логике. По-моему, это как-то связано с чувством юмора на генетическом уровне, ну, и с сильным желанием увидеть своего отпрыска.
Я погладил ее по лицу. Она уже кривила рот в улыбке.
– Вы тоже этим наделены. Берегите свое чувство юмора.
Она схватила меня за руку и потянула к себе.
– Я задам вам еще один вопрос. – Это было произнесено со всей серьезностью. – Мне нужен честный ответ.
– Хорошо.
– Обещаете сказать правду?
– Обещаю.
– Мы сможем отсюда выбраться?
– Честно? – Она кивнула. – Понятия не имею.
Она откинула голову.
– Уф… Хоть так. Я думала, что услышу что-то в этом роде, но надеялась, что вы произнесете это другим тоном, который не предвещал бы вообще ничего хорошего. Про направление, в котором мы двинемся, я спрашивать не буду – уверена, вы его уже определили, правильно?
– Правильно.
– Серьезно?
– Нет.
Она сузила глаза и постучала в грудь сначала себя, потом меня.
– Нам надо налаживать коммуникацию.
– Она и так налажена.
Она покачала головой.
– Я пытаю вас не для того, чтобы получать честные ответы. Мне нужно наглое вранье. Скажите мне, что нам надо протащиться всего милю, – и пусть впереди будет путь в сотню миль.
Я засмеялся.
– Знаете, если вы перестанете болтать, то мы можем трогаться. Тут, за бугром, нас ждет вертолет.
– Он доставил кофе из «Старбакса»?
– Не только. Еще апельсиновый сок, сандвичи с яйцом и колбасой, кексы, малиновые плюшки, дюжину пончиков с глазурью.
Она похлопала меня по спине.
– Вы быстро учитесь.
В идеале надо было бы соорудить сани или что-то в этом роде, скользящее по снегу, чтобы Эшли не умерла от тряски. Но возникла проблема: сани хороши на плоской поверхности, которой, как мне подсказывало зрение, мы не должны были встретить в пути. Мне предстояло перемещаться под такими углами, что сани мне было не удержать. Если бы я сам потерял равновесие на слишком крутом склоне или если бы меня утащил вниз вес Эшли, то сани могли бы уехать так далеко, что я бы их больше не нашел… Куда это годится – пережить авиакатастрофу только для того, чтобы умереть на самодельных носилках?