Между нами только ночь
Шрифт:
Беременность Даши была для Елены чудесным событием. Это будет мальчик, она чувствует, она просто знает. Главное, когда он родится, именно Елена - а то кто же?
– должна вырастить его здоровым и честным человеком.
– Я еще встану, - она говорила, - я еще поднимусь. И еще издам Марусину книжку.
Когда-то она казалась самой богатой и самой могущественной властительницей в мире. Поэтому никому не приходило в голову, что она смертна, подобно обычным людям. Да и Елена тоже верила, что проживет больше ста лет, как ее бабка по материнской линии, у которой за долгую
Зимним утром Маргарита резала морковку для супа, вдруг в кухню ворвался ветер, какой дует обычно с моря, шторы взметнулись к потолку, странный крик петушиный раздался за окном... Она кинулась в комнату и застала последние минуты Елены на Земле.
Когда это случилось в конце января в одиннадцать часов утра, Юля позвонила Даше и позвала проститься.
– Я не приду, - сказала Даша.
Юля молчала.
– Мне нельзя нервничать, - сказала Даша.
– Мама меня простит.
– Маруся?
– мне позвонили только весной.
– Это Маргарита Васильевна. Елены Федоровны больше нет. Я тут сижу у нее в квартире, перебираю бумаги. Даша сказала все вынести и выбросить, а мне жалко, особенно рукописи. Придите, заберите вашу папку.
Балаклавский проспект, середина апреля, мокрые тополя во дворе, первый солнечный день, а то лили дожди, падал мокрый снег... Вот и дом, где я в детстве была у Елены в гостях, я его мгновенно узнала.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Дверь Маргарита легонько толкнула, та открылась:
– Лена давно уж не запирала дверей. Мало ли, "скорую" надо вызвать.
Я вошла в квартиру и остолбенела, пораженная скудостью обстановки. Все было до того сиро и убого, пахло псиной - до последнего Елениного часа здесь имела надежное пристанище пара бездомных собак, подобранных ею на улице не в лучшие для них времена.
Три фотографии висели в рамках над кроватью: портрет Елены в молодости; потом - она с маленькой Дашей на руках. И третья - Даша, видимо, в "Жизели": вся в белых кружевах, прозрачных юбках - в прыжке застигнута, в полете летучая, как мама.
У окна стояло огромное бархатное кресло - ее затрапезный трон, где она сидела, погружаясь в беззвучное и неопознаваемое.
– Вот ваша папка, - сказала Маргарита и развязала обтрепанные тесемочки.
Запах прошлого изошел от бумаг, что там лежали. Рукопись была отредактирована, сверстана, откорректирована. Подвыцветший оригинал-макет с наклеенными вручную гранками. На обороте каждого листа - причудливые пятна клея. Но сам текст и рисунки, так называемые "синьки", напечатанные блеклым синим цветом, оставались хорошо различимы.
Это был технический макет для типографии с подробными выходными данными, только на последней странице не выставлен тираж. Еще там лежала пожелтевшая записка типографам: "Обрезать заподлицо!".
Отдельно моя фотография - узенький пыльный слайд, где я, окрыленная надеждой, с безумной улыбкой застыла на фоне цветущего амариллиса.
Была даже обложка, наклеенная на картонку - чтобы все видели: книга настоящая, в переплете, на, читатель, бери в руки, читай! Короче, полностью "готовый
Что-то гудело у меня в ушах. То ли огонь внутри? То ли это соседи включили пылесос? Я взяла мою папку, обняла на прощание святую Маргариту и, не оглядываясь, побежала по лестнице.
Глупая у меня все-таки привычка, несолидная, стоит разволноваться хотя бы немного - кидаюсь бежать со всех ног, а ведь мне уже немало лет, со стороны может показаться, что съехавшая с катушек тетка убегает из сумасшедшего дома. Она бежит, не разбирая дороги, это же Чертаново, что вы хотите? Грязь, лужи, лед, поздний снег почерневший, а все равно - весна есть весна, и ты дожил до нее!..
Все мое существо затопляли вибрации мира, излучаемые этой Землей.
Я вспомнила, как мы с классом ходили во МХАТ на "Синюю птицу" - в проезд Художественного театра. Елена водила нас. Я все запомнила до мелочей. Особенно антракт, когда я потрогала в оркестровой яме барабанщика за голову. У него была теплая, приятная на ощупь лысина. И все дети стали трогать. А он молчал и улыбался.
Милая моя, дорогая Елена Федоровна, простите меня!!!
Дома я вытащила из папки рукопись и нашла то место, где Елене велели вызвать меня на родительское собрание.
"- Вы должны принять меры и как следует ее пропесочить, - сказала Евдокия Васильевна.
– Поскольку благодаря "Морю грозному" мы попали в неприятное положение. Нас будут склонять в самых высших инстанциях, и теперь нам не видать как своих ушей переходящего красного знамени "Зарницы".
То, что следовало потом в этой главе, я тщательно замазала белилами, подождала, пока белила высохнут, и от руки написала:
"Елена выслушала ее пустые речи, подняла голову, устремив свой взгляд прямо в пасть тигра, и произнесла своим великолепным голосом:
– Вселенная, безбрежный космос, великая земля и я, Елена Федоровна Голицына, живущая в этом мире. Один удар моим посохом - и все это разлетелось на мелкие кусочки. Так мы должны встречать смерть, а также иметь дело с непослушными людьми и собственной тщедушностью".
Дальше я принялась искать золотую нить единства, проходящую через факты и события наших судеб, и вдруг стала изумленным свидетелем того, как все пошло-поехало иными дорогами, стезями, руслами, артериями, трассами, колеями и тропинками... Как в поступательном движении постепенно возникло и окрепло движение вспять. Причем одновременно - я это почувствовала!
– происходило сглаживание острых углов на точильном камне небес.
Я думала о реках, о деревьях и обо всем этом ночном мире, прося помощи у зелени и ветра, луны и моря, говоря с травой.
Малые старания моего сердца расширились до безмерных пространств космической любви. Ночь была на исходе, а с ней - и все, что заключает в себе время и преображение.
Вставало солнце.
Сказочный Небесный Петух с сияющими перьями, сбытый незадорого на Птичьем рынке пьяным Кучегоровым, громко возвестил о наступлении утра.
Марина Москвина
Между нами только ночь