Между небом и землей (сборник)
Шрифт:
– А ты как? – спохватилась Нина.
– Так собой... У нас есть знакомый грузин, который вместо «так себе» говорит «так собой», – пояснила Марьяна.
Марьяна не любила хвастаться своей жизнью, предпочитала прибедняться. Боялась спугнуть, сглазить.
У детей есть дразнилка: «Я на эроплане, ты в помойной яме».
Так и Марьяна. Она на «эроплане», при любви, при деньгах, при смысле жизни. А почти все вокруг в яме проблем. Хорошие люди, а в яме. Марьяне просто повезло. С высоты аэроплана она видела кое-где редкие
Катя стояла посреди комнаты в свадебном платье, сшитом из тюлевой занавески. Соседка-портниха укрепляла ветку искусственных ландышей на плече. Ландыши – не Париж, да и платье из занавески, но все вместе: молодость, цветение человека, ожидание счастья, высокая шея, тонкая талия... – все это было так прекрасно, что Марьяна обомлела.
Обомлел и Костик, первый гость, Катин школьный товарищ. Он пришел с самого утра и ошивался без дела. Путался под ногами.
Костик смотрел с ошарашенным видом. Для него Катя была соседка по парте, каждодневная девочка, пальцы в заусеницах. И вдруг он увидел белую мечту.
– Какой же я был дурак, – сказал себе Костик.
Он был приглашен на свадьбу свидетелем, а мог и женихом. Это открытие ударило его, как дверью по лицу. Было больно и неожиданно.
Нина и Марьяна, едва раздевшись, отправились на кухню и стали украшать тарелки с салатом и холодцом. Из зеленого лука, моркови, крутых яиц и маринованных помидоров Марьяна выстраивала на тарелках целые сюжеты с зелеными лужайками, зайчиками и мухоморами.
– Да бросьте, тетя Маша, сейчас придут и все порушат. Все равно в желудке все перемешается, – говорила Катя.
– Прежде чем порушат, будет красиво, – возражала Марьяна.
– Это позиция! – Катя цапнула с торта орешек.
– Не хватай! – одернула Нина. – Терпеть не могу, когда хватают. И учти, я в загс не пойду. Много чести!
– Не ходи, – легко согласилась Катя. – Мы быстренько: туда-сюда.
– Видала? – Нина обернулась к Марьяне. – Туда и сюда... Как тебе нравится?
– А что ты хочешь? – беззлобно удивилась Катя. – Тебе так не нравится и так не нравится...
Она цапнула еще один орешек и удалилась, облизывая палец.
Нина без сил опустилась на табуретку.
– Разве я о такой мечтала свадьбе? – грустно сказала она.
– А знаешь, этот Костик... Он посожалел.
– И что с того? – удивилась Нина.
– Ничего. Так.
Распахнулась дверь, вбежал жених в куртке. Он был усатый и волосатый, как певец из вокального ансамбля.
– Машина пришла! – запыхавшись, объявил жених. Он подхватил Катю на руки и помчался с ней к дверям.
– Пальто! – душераздирающе крикнула Нина.
– А, да... – спохватился жених.
Костик накинул на Катю пальто, как плед. Она сидела на руках, как в кресле-качалке, закинув нога на ногу.
Они скрылись в дверях.
Костик засуетился, втиснулся в свой плащ и тоже поспешил следом.
– Как он тебе? – спросила Нина.
Марьяна молчала.
Она испытывала что-то похожее на светлую зависть. Дело не в том, кто грузчик, кто врач. Жизнь прошла. Не вся, конечно, но вот этот кусок оголтелой беспечности, когда все смешно. Палец покажешь – и смешно. А сейчас – палец покажешь и смотришь. Ну да. Палец. И что? Ничего.
Катя вернулась пешком и одна. Она шла на высоких каблуках, как на ходулях.
– Машина ушла. Не дождалась, – объяснила Катя.
– А этот где?
– Новую ловит.
– А почему ушла машина? – возмутилась Марьяна.
– Плохо договорился, значит, – объяснила Нина. – Мало денег дал.
– Знаешь, сколько они запрашивают? – заступилась Катя.
– Он к тому же еще и жадный.
Нина вдруг села и зарыдала.
Катя приблизилась к матери, стала гладить ее по волосам, изредка повторяя: «Мама, ну мама...» Произносила с теми же интонациями, что и Нина в детстве.
– Перестаньте! – попросила Марьяна. – Нашли время.
В кухне снова появился жених, радостно возбужденный удачей.
– Нормалек! – объявил он.
Подхватил Катю и исчез, не заметив трагедии, разыгравшейся вокруг его персоны.
– Мне начинает казаться, что Катька того... с прибабахом, – поделилась Нина.
– А что это значит?
– Ну... дура. Неполноценная.
– А ты – нет?
– Это почему?
– Надо уважать в молодом человеке его будущее. Понимаешь? Нельзя унижать недоверием.
– Какое будущее у грузчика? – удивилась Нина.
– А откуда ты знаешь? Ты же ничего не знаешь. Ломоносов тоже мог прийти в Москву и какое-то время работать грузчиком.
На кухне появился муж Нины. Он был в сатиновых трусах и в майке. Стал шумно пить воду, после чего скрылся.
– Все время лежит и смотрит в стену, – сказала Нина. – Переживает.
Жизнь на сорок пятом году показала полковнику большую фигу. Видимо, он целыми днями лежал и рассматривал свою жизнь с фигой на конце.
Гости съезжались к восьми часам. В основном – молодежь, племя младое, незнакомое. Преимущественно – девушки. Катины подруги. Грузчик своих друзей пригласить не решился, а может, у него их и не было. Родителей тоже не было. Отца – никогда (кроме момента зачатия). А мать жила в деревне и не смогла выбраться.
Марьяна весь день простояла на ногах и так устала, что хотелось одного: уйти и лечь на Мишино место. Миша к восьми часам воспрял, надел штатский костюм – синий в полоску – и выглядел хоть куда: «Джеймс Бонд по-советски». Он реагировал на молодых девушек, явно предпочитая блондинок. Нина стояла с приклеенной улыбкой.