Между небом и землей
Шрифт:
— Вы попросили меня найти молодую женщину в коме, которую у вас изъяли в ночь с воскресенья на понедельник, так что или мне здесь будут помогать и перестанут давить на нервы россказнями о залежалых врачебных тайнах, или я займусь другим.
— Чем 51 могу вам помочь? — спросила Ярковицки, появляясь в дверном проёме.
— Сказать мне, могут ли ваши компьютеры найти архитектора, который поранился и попал на приём к вашей исчезнувшей коллеге.
— За какое время смотреть?
— Возьмём два года.
Она склонилась над компьютером и нажала несколько клавиш на клавиатуре.
— Сейчас
— Я жду.
Экран вынес вердикт за шесть минут. Ни один архитектор с такого рода повреждениями не проходил лечения за последние два года.
— Вы уверены?
Она была категорически уверена, графа «профессия» подлежала обязательному заполнению из-за страховок и статистики профессионального травматизма. Пильгез поблагодарил и поехал в участок. Не отрывая взгляд от дороги, он взял мобильник и набрал номер Наталии.
— Посмотри, не живёт ли какой-нибудь архитектор в группе домов, рядом с которой засекли «скорую помощь».
— То есть Юнион, Филберт и Грин?
— И Вебстер, но глянь заодно и две прилегающие улицы.
— Я тебе перезвоню, — сказала она.
Запросу соответствовал адрес только одного архитектора.
Пильгез задумался на несколько секунд и обратился к Наталии:
— У нас нет лишнего стажёра на эти дни? Пришли мне одного, пусть подежурит у дома того архитектора, который живёт внутри квадрата, и пусть постарается раздобыть его фотографию, когда тот вернётся домой.
В среду утром Пильгез узнал, что дежурство стажёра закончилось неудачей — нужный человек ночью домой не вернулся.
— Ладно, — сказал инспектор стажёру, — к вечеру положишь мне на стол всё, что касается этого типа: возраст, педик он или нет, употребляет ли наркоту, где работает, есть ли у него собака, кошка, попугай, где он в данный момент, где учился, служил ли в армии, все его страстишки. Позвонишь армейским, в ФБР, мне плевать, но я должен все знать.
— Я сам гомосексуалист, инспектор! — возразил стажёр не без некоторой гордости. — Но это мне не помешает выполнить задание.
В среду утром солнце взошло над Кармелом в лёгкой дымке. Лорэн проснулась рано. Она вышла из комнаты, чтобы не будить Артура, и теперь бесилась от собственной неспособности приготовить ему хотя бы самый простенький завтрак. Тем острее она радовалась тому, что он мог прикасаться к ней, чувствовать её и любить как живую женщину.
Лорэн столкнулась с чередой явлений, понять которые никогда не могла. И вспомнила, как отец однажды сказал ей: «Формулу можно вывести, только решив множество уравнений. Нет ничего невозможного, лишь границы нашего рассудка определяют некоторые вещи как непостижимые. Это вопрос времени и рамок, в которые заключён наш мозг. Пересадить сердце, заставить летать самолёт, который весит триста пятьдесят тонн, ходить по Луне — это потребовало много труда, но главное — воображения. Поэтому, когда наши высоколобые учёные утверждают, что невозможно пересадить мозг, передвигаться со скоростью света, клонировать человеческое существо, я говорю себе, что они просто не научились понимать, что возможно все, это
Все, что Лорэн переживала сейчас на собственном опыте, было нелогично, необъяснимо, противоречило основам её научных знаний. Но это было. Кроме того, в последние два дня она занималась любовью с мужчиной, испытывая чувства и ощущения, каких не знала никогда, даже когда её тело и душа были едины.
Она смотрела, как прекрасный огненный шар всплывает над горизонтом, и думала об одном — только бы все это не кончалось.
Артур проснулся чуть позже, не нашёл Лорэн в постели, накинул халат и вышел на крыльцо. Он обнаружил Лорэн на скале и обнял, прежде чем она заметила, как он подошёл.
— Это впечатляет, — сказал он.
— Знаешь, я думаю, что поскольку будущее мы себе представить не можем, то могли бы закрыть чемодан и жить настоящим. Хочешь кофе?
— Полагаю, кофе просто необходим. А потом я поведу тебя посмотреть на ушастых тюленей, как они купаются у скал на мысе.
— Настоящие ушастые тюлени?
— И тюлени, и пеликаны… А ты разве никогда ещё не бывала здесь?
— Один раз я собралась, да ничего не вышло.
— Все относительно. Зависит от того, под каким углом смотреть на вещи. И потом, мне казалось, что мы должны закрыть чемодан и жить настоящим?
К концу того же дня стажёр положил, чтобы не сказать — швырнул толстое досье, которое он собрал, на стол Пильгеза.
— И что выяснилось? — спросил тот, даже не пролистав бумаги.
Стажёр отрапортовал: за их архитектором ничего подозрительного не значилось. Парень был нормальней не придумаешь, не кололся, поддерживал хорошие отношения с соседями и ни в каких полицейских архивах не числился. Учился в Калифорнии, некоторое время жил в Европе, прежде чем окончательно обосновался в своём родном городе. Не принадлежал ни к какой политической партии, не был членом ни одной секты, не боролся ни за какую идею. Он платил налоги, штрафы и даже никогда не был задержан ни в состоянии опьянения, ни за превышение скорости.
— Короче, скучный тип.
— А чему я должен радоваться?
— Он даже не гомосексуалист!
— Но я ничего не имею против них. Что там у тебя ещё?
— Его старый адрес, фотография, тоже староватая, я получил её в Службе регистрации дорожной полиции, и она сделана несколько лет назад, он должен обновить права в конце года; статья, которую он опубликовал в «Калифорнийском архитекторе», копия диплома, список банковских счётов и справка о недвижимости.
— Как ты все это раздобыл?
— У меня приятель в налоговом управлении. Ваш архитектор сирота, он унаследовал дом в бухте Монтеррей.
— Думаешь, он там проводит отпуск?
— Он там, и единственное, что вас возбудит, так именно эта халупа.
— Почему?
— Потому что телефона там нет, что мне показалось странным для дома, стоящего на отшибе. Его как отключили десять лет назад, так больше и не включали. Зато теперь он попросил подключить электричество и воду. Он вернулся в дом впервые за очень долгое время как раз в воскресенье. Но это ещё не преступление.