Между Сциллой и Харибдой
Шрифт:
Та, носик задрав:
– Мы с Фридрихом решили посвятить наши жизни педологии! А брак и дети – этому будут помехой.
Вот такие пироги с котятами!
– Нюрка то опять на сносях, – как-то за обедом сказал Отец Фёдор, – вот прям беда с этой бабой…
Мысли мои далеко отсюда и, чисто, чтоб поддержать разговор с названным родителем, вяло интересуюсь:
– Это какая-такая «Нюрка», отец и, объясни мне: что за «беда» нам – что она «опять
– Солдатка Нюрка Никитина…
Не донеся до рта уже набранную ложку, снова опускаю её в тарелку со щами:
– «Никитина», говоришь?
– Она самая. Баба – ничего плохого не могу сказать: лицом и фигурой ладная, работящая, хозяйственная – но вот «на передок» слаба! Артём то ейный ещё в пятнадцатом где-то в Галиции сгинул (крестится), оставив её с дитём. Погоревала она с год, да и пустилась во все тяжкие: что ни год – то рожает ребёнка и, причём – сама не знает от кого. Последний, так вообще – лицом на какого-то монгола похож…
И помолчав, с крайне озадаченным видом недоумённо чешет-перебирает бороду:
– Спрашивается: где дура-баба умудрилась монгола себе найти?
– Не иначе, как «спящие гены» проснулись…, - решил я сумничать, пред тем как продолжить трапезу.
Глаза ширше блюдца под чай:
– «Спящие Гены»?!
– Со времён «трёхсотлетнего» монголо-болгарского ига, спящие.
Вкратце и «на пальцах», объясняю шо цэ такэ.
Иерей, с крайне уважительным видом перед моей учёностью, протянул:
– Аааа… Вот, оно что оказывается… Так, что? Так можно и арапа какого-нибудь родить?
– «Арапа»? – глаза в потолок, – в смысле – негро-американца? Не исключено, отец! Ибо, как доподлинно выяснили британские учёные – всё человечество родом из Африки.
Тот, неподдельно возмутился:
– Вот, нехристи гадливые!
– Не то слово… Ну здесь сильно постараться надо, чтоб те гены пробудить.
Призадумавшись, Отец Фёдор:
– Не… В нашем Ульяновске таких «старательных» не сыщешь. Да и «монгола» ей заделали – не иначе, как по пьяни.
– Вполне вероятно, бать! Но это уже будет называться «трансмутация» – влияние алкоголя на изменение наследственного вещества.
Чтоб не обострять, перевожу стрелки:
– Это сколько ж, на данный момент у неё «спиногрызов»?
– Ой, погоди – сейчас подчитаю…, - загибая пальцы, – Сашка (да ты его знаешь!), Дашка, Наташка… Дальше, по-моему, Сёмка – паскудник эдакий, и…
– Поди, умерло в младенчестве много?
С крайне озадаченным видом:
– Да, в том то и дело, что – нет, ни одного! Другие бабы носятся как квочка над яйцом: дышать на дитё боятся – оберегая от каждого сквозняка… А те – квелые и до года в большинстве не доживают. А эти байстрюки носятся чуть ли не круглый год босиком, едят – кто что подаст и, ни какая лихоманка их не берёт. Удивительно – чудеса да и только!
Что-то
Клим рассказывал как-то, что всю выловленную рыбную «мелочь» отдаёт какой-то «дуре», у которой между ног – «как будто проходной двор». Ещё тогда заподозрил: может, часть «байстрюков» – его? Иначе от чего вдруг такая щедрость?
Допив чай, встаю:
– Пойду-ка посижу «у себя», отец…
Понимающе на меня глядя:
– К Софье Николаевне разве не пойдёшь?
– Ммм… Сегодня пожалуй нет.
Спустя несколько дней, одним прекраснейшим вечерком захожу в гости к Фридриху Залкиндту и застав у него несколько смущённо-покрасневшую Катю Олейникову с помятым подолом, радостно вопию:
– О, как хорошо, что вы сегодня вместе – не придётся по одному вылавливать!
Переглянувшись встревожено, те:
– Зачем «вылавливать», Серафим? Случилось что?!
– Нормальные хозяева сперва – хотя бы чаем гостя угощают, и лишь потом расспрашивают.
Кладу на стол свёрток и, у тех окончательно от сердца отлегло:
– А с меня, как с «непрошенного гостя» – вкусности к чаю!
Пока Катя бегала на общую кухню вскипятить на примусе чайник, рассматриваю жилищные условия главного и единственного ульяновского педолога:
– Мда… Маловата комнатёнка.
Да и мебелишка, сказать по правде – может вызвать лишь предсмертную тоску, а не немедленную эрекцию в присутствии особы противоположного пола.
«Интересно, где любовью они занимаются? На этом шатком сооружении, – невольно всплыл вопрос, – на полу, на столу или вообще – стоя? Если он её «стояком» шпилит, то конечно понятно – откуда дети?!».
Возможно, начинать мне надо было с улучшения его жилищных условий, а не с…
Фридрих со мной согласился, но лишь отчасти:
– Зато своя отдельная комната! А не угол за фанерной перегородкой, какой мне светил – останься я в Москве.
– Согласен! Чтоб преодолеть трудности, – философски замечаю я, – надо регулярно и постоянно убеждать себя, что могло быть ещё хуже.
Наконец после довольно-таки затянувшегося чаепития и неспешного разговора про – как местные, так и международные новости, кладу на стол довольно-таки заляпанную и пыльную тетрадочку:
– Как в первый раз после выздоровления в Нижнем был, купил на барахолке у одного «бывшего»… Да засунул по запарке в чулан и вот только теперь вспомнил! Прочитал и подумал: а вдруг вы заинтересуетесь, мои друзья-педологи.
– Что это?
С некой учёной напыщенностью, как ментор такой:
– Возможно «это» перевернёт вашу «науку о детях» с ног на голову.
Переглядываются с крайне заинтригованным видом:
– Обоснуй, Серафим?
Встав, даю круг по комнате, затем сажусь снова: