Между светом и тьмой
Шрифт:
— Вам понравилось, боярин? — подойдя, поинтересовался Михаил Николаевич. Отец Юлии был уже прилично подвыпивший, но не настолько, чтобы вызвать антипатию.
— Да, Ваше сиятельство, — улыбнулся Константин. — Только этот день выжал меня досуха, если честно, я бы очень хотел подхватить на руки жену и покинуть мероприятие.
— А что мешает? — рассмеялся тесть. — Пить мы и без вас можем. Вон, гляньте на стол, народ уже третью здравницу вам кричит, и им плевать, тут вы или нет. Так что, хватай мою дочь, и бегите, комнаты для вас уже готовы в левом крыле, там вам никто не помешает. Прощаться с гостями
— Спасибо, Михаил Николаевич, так и поступлю.
Воронцов окинул взглядом освещенный сад, ища жену. Юлия сидела на бортике небольшого фонтана в окружении десятка женщин, оттуда раздавался звонкий смех. Константин с улыбкой поставил бокал с вином на стол, Юлия почувствовала его взгляд и почти мгновенно нашла его. Ее глаза засияли, и не нужны им были никакие слова, оба хотели одного и того же.
Боярыня Воронцова поднялась, обняла маму и сестру, потом перекинулась несколькими фразами с остальными гостьями и, махнув на прощание рукой, направилась к супругу.
— Хочешь сбежать? — шепотом спросил Константин, когда они встретились на половине пути.
— Больше всего на свете, — с жаром заявила Юлия. — Мне уже надоело это торжество, все эти речи и здравницы, надоело целоваться на людях. Хочу оказаться с тобой наедине.
— Будет исполнено, — слегка поклонившись, произнес Воронцов. — Нас здесь больше нет. — И подхватив невесту на руки, быстро пошел в сторону дома.
Гости все поняли правильно, закричали вслед — «счастья молодым», и остались уничтожать закуски и вино.
— Люблю тебя больше жизни, — прошептала Юлия, когда Константин пинком распахнул двери выделенных им апартаментов, состоящих из трех комнат.
Он донес ее до огромной кровати и осторожно, словно та была из тончайшего стекла, опустил на перины.
— Осталась последняя традиция. Садись на кровать и не мешай мне.
Константин послушно сел, ожидая, что будет дальше. Хотя он уже догадался, не зря же он читал все, что касалось свадебных церемоний в росской империи.
Юлия соскользнула с кровати и, опустившись на колени, стащила с него сначала правый сапог, потом левый. Потом подняла на него взгляд и шепотом произнесла:
— Я твоя, и всегда буду твоей.
Константин протянул руки и помог жене подняться, притянул ее к себе и поцеловал, после чего зашарил руками на спине, выискивая застежку платья.
— Да как же эта дрянь снимается? — не выдержал он спустя полминуты, так и не найдя ничего, что напоминало бы завязки, молнию, пуговицы или крючки.
Юлия подмигнула, после чего плеснуло силой, и платье растаяло, словно его и не было.
— Жалко, красивое было, — вздохнув, посетовал Константин.
— У бояр всегда так, — обнимая Воронцова за плечи и целуя, произнесла Юлия, — силы, чтобы развеять платье, нужно самую каплю, оно всегда одноразовое.
— А чего мне такой костюм не сшили? Силы у меня хватает.
Юлия слегка отстранилась и принялась расстегивать пуговицы на его камзоле.
— А вот мужчины должны сохранить свой костюм, традиция уходит в века. А если интересно, есть легенда о князе Андрее, который оказался без одежды в первую брачную ночь, поскольку ее развеяли, а за ними пришли враги, и он дрался замотанный в простыню. После этого было решено,
— Красивая легенда, а теперь…
*****
На кухне было суетно — все парило, шкварчало, булькало. Кухари и кухарки, их помощники, подавальщики, просто слуги носились туда-сюда, готовя новые и новые блюда. Это у господ праздник, а у людей работа. Единственными, кто не участвовал в этом хаосе, были два гвардейца рода Кречетов, которые приглядывали за порядком, и чтобы никто посторонний не проник, да отраву хозяевам не сыпанул. Хотя следили они за этим упорядоченным хаосом только первый час, потом отошли в сторонку и, усевшись на стульях, просто наблюдали за вертепом.
— Микитка, — заорал тучный кухарь, который возился с отбивными, — живо беги в холодную, тащи следующий поддон, нам еще двенадцать порций острых по-урзуски сделать надо.
— Бегу, Прокоп Перфирич, — крикнул мальчишка, забежав в большую комнату, где всегда было холодно и свежо.
Таких было две — в одной овощи и различные фрукты, в другой мясо. Нагрузка на кухню к вечеру возросла, гости проголодались, и теперь распорядитель, который следил, чтобы столы всегда были полны еды, приказал с легких закусок переключится на горячее.
Миките всего шестнадцать, он был учеником известного кухаря из Тверда, мальчишка вот уже два года учился стряпать и подавал надежды, но сегодня его никто к плите и близко не подпустит, на посылках.
Забежав в холодную, он схватил поддон с мясными ломтями. Что-то упало на пол и разбилось, видимо его прижимал поддон сверху. Паренек поставил свои ношу и присел возле небольшой плоской бутылочки, которая сияла мелкими рунами, а по полу расползалось пятно черной жижи.
«Соус, наверное», — подумал мальчишка и, взяв в углу щетку с тряпкой, решил быстро все прибрать, пока кухари не увидели, они страсть как не терпели грязи и беспорядка, а тут и то, и другое. Черная жижа быстро впиталась в тряпку. Микита уже отнес ее в угол, когда заметил, что та стремительно черными ручейками ползет вверх по ручке. Он испугался и хотел отшвырнуть в сторону, да не успел, жижа достигла пальцев и за секунду впиталась в пальцы.
Микита замер, так и продолжая сжимать ручку щетки в руках. Мальчишка почувствовал холод, настоящий, пронизывающий до костей, ни закричать, ни двинуться. И он стремительно разрастался. А потом парень услышал в голове голос, и неповиноваться ему было нельзя. Он прихватил поддон с мясом и вышел из холодной.
— Микита, негодник, куда запропал? Тащи сюда мясо, — заорал наставник на всю кухню, заметив появившегося паренька.
На деревянных ногах мальчишка шел к Прокопу Перфиричу, поставил поддон на стол рядом. При этом его видение менялось, он стал различать энергетическое предпочтение людей. Вот наставник к свету больше тянется, он глаз режет, а вот подавальщик, который сейчас с подносом скрылся в подземном ходе, ведущем в усадьбу, где празднество, кухня тут в отдельном доме среди хозяйственных построек располагалась, имеет в груди ощутимый комок тьмы. И таких на кухне было еще шестеро, народу, в ком свет преобладал, чуть больше.