Между Тенью и Фарфором
Шрифт:
– Я хотел, чтобы она пропала. И она пропала, – кивнул сосед и сразу прибавил в возрасте лет этак пятнадцать.
Он вдруг выбросил в сторону Василия туго сжатую кисть руки. Тот отшатнулся, но Михалыч не собирался драться, просто демонстрировал следы укуса.
– Я впервые в жизни ударил ее, – всхлипнул сосед, отводя облачные глаза. – Хотел, чтобы она замолчала. Я думал, что заткну ей рот, я думал, что это яблоко, – он растерянно взирал на свой кулак. – Я сунул ей в рот яблоко, и она его укусила… Ее губы покраснели…
Это уже смахивало на бред помешанного. Шумский украдкой озирался, в поисках
– Э-э… Вы не переживайте так, я уверен – ваша супруга найдется! – Фальшиво утешил он Михалыча, в глубине души желая избавиться от обоих (привел же Бог соседушек!). – Вы заявление в полицию подавали?
– Подавал, только толку… Она не найдется! Нет, не найдется, – Михалыч уронил руку на колено. Поднялся. – Мой мальчик ушел, а теперь за ним – и она. Они оба ушли.
– А БОЛЬШЕ У МЕНЯ НИКОГО НЕТ!!! – Проорал вдруг сосед благим матом и кинулся к выходу.
Но внезапно вернулся и страшно, с присвистом, выдохнул Василию в лицо:
– Я видел, как ее забрала тень!
И тут Шумский зажмурился. А когда открыл глаза, они уловили только спину Михалыча, но этого вполне достало, чтобы заметить тонкую темную пленку, обтянувшую соседа, точно его поместили в пакет для мусора. Секунду спустя видение исчезло вместе с Михалычем. Подъездное эхо проглотило звук его шагов.
– За что мне все это? – Вполголоса пробормотал Василий и вызвал лифт.
Он старался отогнать беспокойство. Мол, чего с Михалычем и его истеричкой случится? Вернутся!
Но она не вернулась. Ни в этот вечер, ни потом. Заявился только сам Михалыч – в ночи и один.
Шумский же, повинуясь душевному посылу, устроился дома на диване, взял ноутбук и ввел пароль для входа в редакционную электронную почту.
Ну, кончено, вот они – «потеряшки», которых каждое утро изучала Настасья, строя скорбные мордочки, столь бесившие Василия. Были и свежие – за вчера-сегодня. Ого – восемь человек! Многовато…Возможно, в череду всех этих фамилий с фотографиями затесалась и супруга Михалыча, но узнать ее Шумский не мог никак: он же понятия не имел ни о том, как та выглядит, ни хотя бы как ее зовут. Ничегошеньки о ней не знал! Да что говорить, она даже и человеком-то для него не была, только раздражающим фактором, завывавшим пронзительней автомобильной сирены. А ведь этот самый фактор жил на расстоянии вытянутой руки и иногда тихонько плакал в ночи. Нет, не фактор. Живой человек, у которого есть лицо и судьба…
И кто его знает, почему, но Василию стало стыдно. Внутри что-то болело, так глубоко, что и не разобрать, где именно.
– Что мы в принципе знаем друг о друге, о тех, кто существует рядом с нами? – Шепнул он в пространство своего жилья.
Из прихожей донеслось явственное шуршание веника, точно он ожил и вознамерился почистить пол. Беспокойный, однако! Шумский не желал задумываться, просто отмахнулся: показалось!
Вместе с женой Михалыча квартира утратила голос и омертвела. Теперь она звучала то хриплым покашливанием соседа, то скрипом диванных пружин под его тяжелым телом. И столь вожделенная тишина вовсе не радовала, наоборот, как-то угнетала, словно в ней притаилось чудовище, ждущее повода, чтобы протянуть теневую лапу к кому-то
Василий отныне постоянно думал об этом. О тенях и пропадающих. Выгружаясь из реальности в сон, журналист озадачивался: куда, собственно, «потеряшки» деваются целыми гроздьями?! И почему не находятся? Не провалились же они в бездну, в конце концов?!
В небе росла луна. Набрякла, как бельмо в черном глазу ночи, обретая силу. Близилось майское полнолуние.
В прихожей снова зашурудил беспокойный веник, заскользил по налипшей на пол заплатке лунного света. Потом протопали по-детски маленькие ножки в сопровождении стариковского ворчания, но Шумский давно вырубился и ничего не слышал.
Глава 7. И прилетел жук
– Ты дома, что ли?! – Задребезжал телефон жизнерадостным и немного трескучим Тохиным голосом.
– Нет, с вами говорит автоответчик, – сострил Василий. – Оставьте сообщение после сигнала «пип-пип-пип».
– О, как повезло мне, недостойному, Величество изволит излить на меня поток своего остроумия, да озарятся светом дни его! – Не остался в долгу собеседник и пьяненько хохотнул.
– Передергиваешь, приятель: такие цветистые пожелания адресовывали скорее восточным султанам. И вообще, ты вроде как пьяный…
– Я просто пьяный, без «вроде». И приглашаю к своему шалашу Твое Величество!
Шумский хотел отказаться, но не успел и слова молвить, как верстальщик его опередил:
– Не отмахивайся трусами! Я же знаю: тебе все равно делать нечего, а мне нужна компания. Пить в одиночку не катит – я ж не алкоголик какой! Так что выручай товарища!
Василий вздохнул:
– Ну и где тебя искать, товарищ?
– Ищи меня недалече, там, где барсук улыбается! – Остался в своем репертуаре Тоха и отключился.
То, что непосвященный мог бы счесть бредом сивой кобылы, Шумскому было ясно как дважды два. До кафе-бара «Довольный Барсук» предстояло ехать четыре остановки. Заведение с забавным названием находилось аккурат на полпути между домом Василия и редакцией, и иногда после работы журналист с верстальщиком забредали туда пропустить по паре бокалов пива, а заодно послушать живую музыку. В «Барсуке», как правило, выступали с авторскими песнями местные таланты, и получалось у них совсем даже не плохо. Под перебор гитарных струн приятно думалось и приятно пилось, кухня была хорошая, цены умеренные, атмосфера располагала к задушевным беседам и дружеским посиделкам, поэтому народ захаживал с охотой, и не только молодежь.
Не то чтоб Тоха с Василием дружили, да и вряд ли у них нашлось бы так уж много общего, просто парни, не сговариваясь, объединились в негласный стратегический союз, необходимый, чтобы держать оборону и отбивать атаки женского батальона, имевшего на трудовой редакционной арене численное преимущество. За это стоило выпить.
Вот и светящаяся неоновым разноцветьем приветливая вывеска с подмигивающим упитанным барсуком: в одной лапе он держал пивную кружку, в другой – аппетитный пирог.
Колесо майских праздников катилось к финишной прямой, за которой ждут рабочие будни, и потому бар не хвастался многолюдьем. Шумский сразу углядел Тоху за дальним угловым столиком. Тот приветственно вознес ладонь.