Между яблонь
Шрифт:
– Маруська! – всплеснула руками Антонина и бросилась открывать. – Здравствуй, Машенька…
Маша, стряхивая с волос капли дождя и складывая громадный чёрный зонт, задом втиснулась в сени и, шаркнув о высокий порог, сбросила низкие резиновые сапоги.
– Добрый вечер, Антонина Ивановна.
Без большого воодушевления и как-то устало поздоровалась, обернулась и встала, как вкопанная.
– Анна Алексеевна?
– Привет, Маш, – несколько неловко улыбаясь, поздоровалась Аня.
– Вы… как тут?
– Я тут живу, – усмехнулась она. –
Маша стояла, выпучив глаза и рассматривая Аню в спортивных штанах и вязаной кофте с джинсовыми заплатками и гоночной машиной из пайеток на животе. Аня отхватила эту шкурку где-то на распродаже: цена и материал отличные, ну а что до декора… что поделаешь.
Аня, в свою очередь, не без интереса смотрела на не по-школьному одетую Машу: в джинсах, каком-то растянутом, в торчащих нитках свитере и красных, в жёлтый горох носках. На голове у ней по-прежнему были две косички, но к вечеру они растрепались, и сейчас Маша походила на репейник или воробушка.
– Проходи, Маруська, – позвала Антонина. – Девочки, попьём чаю сначала? Все вместе?
…Это было очень странное чаепитие, напомнившее Ане перекус у Безумного Шляпника. Пирог был хорош: воздушный, пышный, тающий во рту, с лёгкой горчинкой цедры. Чай – кисловатый, травяной, с нотками чабреца и календулы, похожий на тот, что бабушка раньше заваривала на огороде. Посуда – аккуратные фарфоровые блюдечки, крохотные чашечки и серебряные вилочки-трезубцы. Сколько же у Антонины разных сервизов?.. Кроме того, на столе лежали аккуратные, накрахмаленные салфетки, розетки с разным вареньем и широкая, толстостенная хрустальная конфетница. Блики лампы играли на острых прозрачных краях.
Маруська и Антонина Ивановна вели какие-то великосветские разговоры; периодически Антонина давала Маше комментарии насчёт пользования той или иной вилкой. Аня, начав поедать пирог руками, почувствовала себя весьма неловко, но Маша принимала всё как должное и кивала, прислушиваясь к советам. Правда, в сочетании с её растянутым старым свитером выглядел этот странный урок этикета весьма сюрреалистично.
Когда пирог был съеден до последней крошки, Антонина рассказала о Бостонском чаепитии, затем – забавную историю о чаепитии в Версале, а затем встала из-за стола и объявила:
– Спасибо, девочки, что составили компанию. Давно в таком хорошем кругу не пила чая.
– Давайте бельё повешу, – тут же вскочила Маша, кивая на эмалированный таз в углу, от которого шёл запах свежести и немного несло хлоркой и хозяйственным мылом.
– А я тогда посуду вымою, – чтоб не остаться барышней-белоручкой, предложила Аня.
– Спасибо, девочки, – глухо повторила Антонина. Неожиданно и громко всхлипнула. Быстро скрылась за шторками своей кровати-алькова.
– Антони…
– Не надо, – прошептала Маша, хватая Анину руку. – У неё бывает… Не трогайте её пока. Она сейчас фотографии пересмотрит и успокоится.
– Какие фотографии? – обескураженно
– Вани и Ивана.
– Мужа?..
– Это у неё муж и сын. Муж ещё в войну погиб, а сын вроде бы на машине перевернулся, но я точно не знаю…
– А что делать-то?
– Просто подождать, Анна Алексеевна.
В полумраке просторной комнаты, уставленной старинными вещами, тазиками, канделябрами и барахлом, школьно-казённое «Анна Алексеевна» прозвучало так чужеродно, что Аня поёжилась.
– С ней бывает, – повторила Маруська и тихонько вздохнула, рассеянно глядя на задёрнутые занавески; видимо, задумалась о чём-то своём. Потом резко встряхнулась и кинулась к тазику в углу.
– Я пойду повешу в саду. Дождь вроде кончился.
«В саду», – мысленно повторила Аня. Какой же там сад… Три скрюченные яблони. И почему Антонина повесила замок на дверь к флигелю? И снова не флигель – одно название… Стены как решето, потолка наполовину нет. Лучше бы, чем этот коридор, полку у колодца какую соорудили. Блин, забыла влажные салфетки на полке в кабинете! Вечером опять с грязными руками засыпать… Хотя можно в кухне вымыть, там приличная раковина, почти как в городе. Как там в городе-то? Как дела у мамы?..
Подкатило к горлу, и Аня чуть не расплакалась. Еле дождалась, пока Маша, громыхая тазом, выйдет вон, бросилась на свой диван, обняла подушку и уткнулась в жёсткую плотную материю. От неё пахло перьями, пухом и чем-то влажным, а ещё сладким, как будто луковой шелухой. «Хороши, на пару с бабкой воем», – сквозь слёзы подумала Аня и зашарила по карманам в поисках телефона. Набрала маму, пока шли гудки, проглотила рыдания.
– Алло? Анечка? Здравствуй, Анютка! Хорошо, что позвонила! Как ты там? Готовишь что-нибудь, успеваешь? Как в школе? Как голова твоя? Не болит?.. Только что Кирилл звонил. Довольный, как слон. Сказал, всё хорошо, завтра первый зачёт уже…
Аня вытирала глаза краешком подушки, улыбалась, успокаивалась. Если у Кирилла всё хорошо – значит, всё не зря… Значит, всё правильно…
– Ты-то как, Анюта? – ласково повторила мама, как будто вдруг оказавшись совсем рядом. – Как ученики? С домом устроилось? Совсем редко звонишь, а я боюсь – вдруг не вовремя со своими звонками…
– Да всё хорошо, мам. Устроилось с домом. Почти. Скоро мастер приедет из города, всё наладит. Там хорошо, мам. Просторно так, и яблони прямо в окна стучатся… В школе хорошо. Мне нравится. Ты Кирику передавай привет обязательно…
– Анечка… Ты…
– Что? Мам, говоришь что-то? Плохо слышу!
–…нечка… долго одна не гу…
– Мама! Связь плохая!
–…орожна… всякие ходят… даже в дере…
– Ничего не слышу, мам. Я найду завтра, где получше ловит. Я люблю тебя! Пока-пока…
Отключила вызов, опустила трубку.
Шипела и мигала одна из трёх ламп в пятерной люстре-колокольчике. Что-то напевала во дворе Маруська – было слышно через приоткрытую дверь. Ветер нёс из сеней и стелил по полу вечерний сквозняк.